повседневного обихода и иерархии человеческих ценностей этой спорной эстетической категории, о которой так двусмысленно рассуждал русский классик.
Конечно, Савонарола – безусловный фанатик идеи, но вот его сторонники: великий гуманист эпохи Возрождения Джованни Пико делла Мирандола и один из самых утончённых художников Кватроченто Сандро Боттичелли – совсем не похожи на одержимых. И не самолично ли флорентийский гений, убеждённый в правоте неистового проповедника, сжигал на кострах тщеславия площади Синьории свои бесценные шедевры, исполненные редкостной красоты?
Всё-таки есть что-то неуловимо каверзное и в самом понятии красоты, и её роли в обыденной жизни человека, не обращённого к горним высотам невозмутимого духа. Красота – дар незаслуженно случайный, неведомо откуда пришедший. Сказать, что он лежит в основе бытия Мирозданья, невозможно, законы симметрии и гармонии зиждутся на иных организационных принципах, в которых красота явлена лишь как следствие, и то не всегда. А может быть, красота, по примеру боттичеллевой Афродиты, явилась к нам из загадочных порталов инфрамира, невольно сделавшись близкой спутницей искушения и порока? Однако и это, скорее всего, будет неправдой.
В отличие от мейнстримных сладкоречивых авторов, мне почему-то не хочется петь красоте языческие гимны и привечать её в быту. Я больше расположен отдавать предпочтение правде, моральной чистоте и материальной пользе. Меня коробит несправедливое неравенство в распределении того, что не требует ни напряжённой работы души, ни сопричастности какому-либо общему, нужному делу. А почему оказывается болезненно задетым моё этическое чувство – я не знаю, но происходит это явно не по причине нелепой обиды на обделённость прекрасным или неуместной здесь зависти к легкомысленным и красивым. Точно – совсем не поэтому…
Подуудачник… но есть надежда…
Он ни за что не соглашался ничего терять. А я привычно отпускал мечту полуленивым: «Да ладно.» Он упорствовал, осаждая наглухо закрытые для него двери. А передо мной, порой, от одного слова, сказанного полушёпотом, даже без заветной формулы Аладдина, открывались чудесные порталы неведомого. Он любил яркое солнце и желал, чтобы лучи всеобщего интереса были обращены к нему. Мне же нравилась полутень, нравилась в прямом и переносном смысле.
Многого в жизни добившись, он всё равно оставался неуспокоенным, ему казалось, что не все его достоинства были оценены должным образом, и он мог бы достичь гораздо большего. В отличие от него, я не чувствую себя обиженным и неудовлетворённым, да и, собственно, мне бы хватило даже половины от всего того, чем уже успела одарить меня жизнь.
Богема
«Овцы стадятся, а лев один ходит». Так Фёдор Глинка, будучи президентом «Учёной республики», ответил на призыв некоторых «республиканцев» завлечь Пушкина в свои ряды. Здесь необходимо заметить, что все члены «Учёной республики», иначе «Вольного общества любителей российской словесности»,