лет советской власти,
– о написанном Достоевским: Бедность не порок, нищета – порок,
– о предках, ограбленных и вывезенных после революции в Сибирь, брошенных там в глухом лесу,
– о детдомовском детстве отца и детском голоде матери.
Я не мог понять, я не находил объяснения: Ради какой светлой цели это всё?…кто мы?
Проклиная наш социалистический строй, вместе с упырями – коммунистами и паразитами – комсоргами, вспомнил фразу женщины:
– Хорошо, что он умер,– сказанную про мужа.
В дом она не вернулась.
Нет ответа
«Я видел, – на окраине одной деревни близ Белостока пять заостренных колов, на них было воткнуто пять трупов женщин.
Трупы были голые, с распоротыми животами, отрезанными грудями и отсеченными головами. Головы женщин валялись в луже крови вместе с трупами убитых детей».
Из докладной записки вышедшего из окружения солдата Сергея Дашичева.
И все же Сталин оставил неизученными злодеяния фашистов.
В в начале 80-х годов я отдыхал с родителями на базе отдыха.
База располагалась на границе Московской и Владимирской областей, на речке Киржач.
Каждое утро, с самым рассветом брал удочки и бегал на речку рыбачить.
Мужчина совсем не молодой, по утрам одиноко прогуливался вдоль реки, потом садился на кромку берега недалеко от меня и смотрел как я вылавливаю рыбку.
Мы познакомились. Звали его Федор Михайлович.
Федор Михайлович имел несколько сутулый, но благородный вид, – из-за седых зачесанных назад волос, прищуренного взгляда, который выдавал в нем потаенную мудрость прожитых времен.
Говорил он как-то в сторону, словно даже и не для меня, словно меня и не было вовсе рядом.
Мы подружились.
Он любил смотреть на реку и как мне тогда показалось, что глядя на реку он видел нечто неведомое мне, – глубокое и непонятное.
Однажды Федор Михайлович обмолвился, что воевал.
В моем доме присутствовали отголоски той войны. Два моих деда были там: один погиб, другой умер сразу после, от ран.
Я задал вопрос, который задал бы своим дедам:
– А страшно на войне было? – предвкушая уже известный мне ответ.
К моему удивлению Федор Михайлович ответил не по моему шаблону:
– Страшно, очень страшно. Не думал что выживу, ведь я 23-го года и по статистике, призывников моего возраста вернулось два-три процента. И по мере приближения конца войны, жить хотелось еще больше.
– Тогда расскажите мне о войне, – изумленно попросил я.
Он снова посмотрел на реку, задумался и начал говорить:
– А что о ней рассказывать?
Ничего хорошего не было там, – подлость и низость.
Я служил в пехоте и прошагал в сапогах от Москвы до Берлина.
На войне, мы, – пехота, всегда завидовали летчикам. Летчики были в других, – комфортных условиях, по сравнению с нашими.
У летчиков присутствовали быт, питание, отдых, – они не месили грязь, спали на койках, в тепле.
Думаю об этом, словно