тысячи фотографий, на которых в компании с моим будущим тестем увековечили себя все президенты, начиная с Дуайта Эйзенхауэра, а от золотых наградных пистолетов так и рябило в глазах.
Хозяин кабинета был заядлым охотником, о чем свидетельствовали многочисленные трофеи, украшавшие стены. На мордах несчастных животных застыл невыразимый ужас, поскольку последнее, что они увидели в жизни, был кошмарный бледно-голубой глаз старого таксидермиста, многократно увеличенный в оптическом прицеле его винтовки. И я ничуть бы не удивился, если бы среди бобров, антилоп и носорогов вдруг обнаружил иссохшую голову самого Усамы бен Ладена!
Стеффи подошла к отцу и поцеловала его в гранитную щеку.
– Здравствуйте, мистер Марш, – сказал я беззаботно, – счастлив вас снова видеть!
– Здравствуй, сынок, – вроде бы благодушно встретил меня генерал. – Слышал, слышал о твоей сделке с Мак-Дагглом. Поздравляю!
– Значит, снова друзья?
– Да, конечно. Кстати, мне надо кое-что тебе по-дружески шепнуть. Стеффи, дорогая, не оставишь нас?
– Папа, пожалуйста…
Он не обратил на нее никакого внимания, продолжая смотреть на меня, но теперь уже с чуть жутковатой улыбкой. Стеффи вышла, на прощанье сделав мне знак рукой, чтобы я помалкивал.
Генерал дождался, пока дверь закроется, и обратился ко мне:
– Думаю, мальчик, ты наверняка уже и сам догадываешься, что эта свадьба очень скоро станет самой большой ошибкой в твоей убогой жизни. Ты просто не ее поля ягода. Оно и ладно бы, ведь при должном терпении даже поганого опоссума можно выучить играть на банджо. Но я совершенно уверен: от тебя толку не будет никогда, потому что ты бездельник. Эта твоя сделка ничего не меняет, кроме того, что ты на некоторое время перестанешь быть нищим бездельником…
Хотя отец Стеффи выкладывал все это как-то бесцветно и монотонно, у меня вдруг возникло едва уловимое ощущение, что в его словах присутствует некий глубоко завуалированный намек. «Что он имеет в виду? А вдруг… Нет, это совершенно исключено… Нонсенс», – пронеслось у меня в голове.
Задумавшись, я машинально зажег монументальную зажигалку из белого матового стекла в форме Статуи Свободы, стоявшую на столе – подарок Стеффи на его день рождения – и мгновенно получил болезненный удар по руке стеком для лошадей, который, как оказалось, генерал держал все это время наготове!
«Ааааауч!.. Ну вот теперь, кажется, все потихоньку проясняется, – подумал я, потирая ушибленную руку. – Похоже, эта кровожадная милитаристская обезьяна и впрямь меня недолюбливает».
Тем временем, генерал, как ни в чем ни бывало, продолжал свою речь, однако стало заметно, что ему потребовались некоторые усилия для того, чтобы сохранить хладнокровие:
– …зато останешься тупым бездельником. Она ведь тебя живьем съест. С костями заглотит. И пусть эта стерва упрямее танка, но поверь: я еще упрямее. Я вытерплю тебя хотя бы ради удовольствия понаблюдать, как она растирает в порошок последние крупицы твоего