просунул пальцы между кожаными боками бумажника и стал перебирать прозрачные целлофановые отделеньица для документов.
– Скорей вступайте в какой-нибудь клуб, – сказал он. Потом открыл задний кармашек. – Вот это называется чуткий подход. – Он извлек оттуда зажатую между указательным и средним пальцами двадцатидолларовую бумажку. – Я чувствовал, что «Б.Б.Д. и Д.» ведут осаду нашего города, но чтобы сразу двинуть танки!.. Да! Такой сувенирчик не забудешь.
– Это в самом деле там лежало?
– Что же, я, что ли, подсунул?
– Джой, слушайте! Этот тип обещает мне пять процентов от каждого заказа, переданного их фирме.
– Шика-арно! Вот и разбогатеете, и давно пора! Если обещает, значит, сделает. Выставляйте кока-колу. Ради такого дня!
– Неужели вы считаете, что я должен пойти на…
– А что тут плохого? Ведь цены не повысятся? И кто от этого теряет?
– Он не велел говорить Марулло, не то Марулло подумает, будто я получаю больше.
– Ну, само собой. Хоули, да что с вами? Совсем рехнулись? Это, наверно, освещение такое. Физиономия у вас какая-то зеленая. А я тоже позеленел? Уж не собираетесь ли вы отказываться?
– Я еле удержался, чтобы не дать ему пинка в зад.
– Ну кто еще на такое способен? Только вы да динозавры.
– Он сказал, все так делают.
– Нет, не все. Потому что не всем удается. Считайте, что вам здорово повезло.
– Это нечестно.
– Почему? Кому это во вред? Что тут противозаконного?
– Значит, вы бы согласились?
– Согласился? Да я стал бы на задние лапки, только дайте! В нашем деле все лазейки закрыты. В сущности говоря, если ты простой банковский служащий, а не директор, так для тебя любое ухищрение противозаконно. А вас я решительно не понимаю. Что вы тут мудрите? Если бы вы обирали вашего Альфио, я бы сказал, что это не совсем порядочно. Но ведь дело обстоит не так. Вы оказываете им любезность, они оказывают вам. А их любезность эдакая хрустящая, зелененькая. Не будьте идиотом. У вас жена, дети – надо и о них подумать. Воспитание детей что-то не дешевеет, и не предвидится, чтобы подешевело.
– Пожалуйста, уйдите отсюда.
Джой Морфи со стуком опустил на прилавок недопитую бутылку.
– Мистер Хоули… Нет!.. Мистер Итен Аллеи Хоули, – ледяным тоном сказал он. – Если вы думаете, что я способен совершить бесчестный поступок или вас на это подтолкнуть, подите вы знаете куда!
Джой с величественным видом зашагал к дверям кладовой.
– Да нет, я не то хотел сказать. Совсем не то. Джой! Честное слово! Просто у меня сегодня и без того тяжелый день, то одно, то другое. И потом – этот ужасный праздник. Ужасный праздник!
Морфи остановился.
– То есть как? А, да! Понимаю. Я все понимаю. Вы верите мне?
– И так каждый год, с раннего детства… только год от году мне все тяжелее, потому… наверно, потому, что понятнее. Я слышу эти слова, и в них звучит такое одиночество: «Lama sabach thani»[5].
– Знаю, Итен, знаю. Но теперь уже скоро, уже недолго осталось,