я казак». Затем, повернувшись к казакам:
«Здорово еще раз, молодцы казаки».
«Здравия желаем, ваше превосходительство», – раздался дружный ответ.
Я сел за стол и, обращаясь к генералу Одинцову спросил, что здесь происходит. Генерал Одинцов доложил, что обсуждается резолюция, предложенная представителями армейского комитета, выражающая поддержку Керенскому, телеграмма которого была прочитана представителями армейского комитета.
«Отлично, – громко сказал я, – а телеграмму Корнилова вы читали?» Тут вмешался господин во френче:
«По постановлению армейского комитета эта телеграмма объявлению не подлежит».
«Я получил эту телеграмму от командующего армией, она передана под мою личную ответственность. Я не считаю возможным скрыть ее от моих войск. Ответственность за это всецело принимаю на себя». Я вынул телеграмму. Члены армейского комитета пытались протестовать, но из толпы послышались возгласы:
«Прочитать, прочитать». Я прочел телеграмму.
«Теперь вы знаете, казаки, все. Верю, что вы исполните долг солдата и решите по совести и воинскому долгу. Что касается меня, то я как солдат политикой не занимаюсь. Приказ моего главнокомандующего для меня закон. Уверен, что и ваш начальник дивизии скажет вам тоже самое». Я посмотрел на Одинцова. Он что-то бормотал, глаза бегали во все стороны:
«Я – как мои дети, как мои казаки», – наконец вымолвил он. С превеликим трудом я удержался, чтобы не обозвать его подлецом. Встав и попрощавшись с казаками, направился к автомобилю. В минуту, когда я садился, подбежал Одинцов:
«Как же так, как же так, – бормотал он, – я совсем растерялся. Ты с твоим вопросом застал меня врасплох…» Я махнул рукой и приказал шоферу ехать.
После продолжительных разговоров 3-я дивизия вынесла резолюцию поддерживать Керенского, 7-я, до вечера ничего не решив, от резолюции уклонилась. Через день было получено приказание штаба армии – над всеми телеграфами и телефонами устанавливался контроль войсковых комитетов, все приказания начальников вступали в силу лишь по скреплении подписью одного из членов войскового комитета.
Этого я перенести не мог. Сев верхом, я проехал в штаб армии и просил командующего меня принять. Я застал генерала Соковнина в саду, где он гулял с начальником штаба и адъютантом. Попросив разрешения говорить с глазу на глаз, я вынул из кармана только что полученное приказание:
«Это приказание, ваше превосходительство, я считаю оскорбительным для начальников. Выполнить его я не могу. Прошу немедленно отчислить меня от командования корпусом…» Генерал Соковнин стал меня уговаривать взять мое решение обратно. Я стоял на своем:
«Я не могу выполнить этого приказания. Ежели вы меня не отчислите, то мне не остается ничего другого делать, как по тревоге поднять 7-ю дивизию и говорить непосредственно с войсковым комитетом». Генерал Соковнин, видимо, испугался. Убежденный, что я не остановлюсь перед выполнением своего решения