спросил:
– Десятник, ты случаем не заболел?
– Нет, – решительно помотал бородой Груд.
– А головой вчера нигде не стукался? – продолжил допрос Лёха.
– Нет, – удивлённо ответил десятник.
– Тогда объясни мне, умному дураку, что с тобой случилось? Я думал, мне с тобой драться придётся, чтобы ты сдуру Эльвара резать не кинулся, а ты вдруг его защищать бросился.
– Вот уж точно, бродяга безродный, – презрительно фыркнул Груд. – Думаешь, я совсем с головой поссорился и ничего не понимаю?
– А что ты понял? – не унимался Лёха.
– Тогда, во время прихода чёрной руки, я в первом десятке хирда стоял, готовясь в атаку идти, – насупившись, тихо пробурчал Груд. – Видел я, как он к бою готовился и снадобья свои делал, чтобы раненых пользовать. И то, как ты один против пятерых магов вышел, тоже видел. Правильно князь поступил, когда вас друзьями рода назвал. Та драка нам бы большой кровью далась. Так что ты зря боялся. Не буду я его резать. Но только его, – тут же добавил упрямый десятник, решив оставить последнее слово за собой.
– Груд, ещё раз про бродягу услышу, со мной дело иметь будешь, – тихо, но очень весомо произнёс Родри.
– Я так понимаю, на этой фразе я должен был ему в бороду вцепиться? – иронично уточнил Лёха.
– Так у нас называют тех, кто своего роду-племени не помнит и готов первому попавшемуся хозяину пятки лизать за корку сухую, – нехотя пояснил Родри, угрожающе поглядывая на десятника.
– Ну можно сказать, что в чём-то Груд прав, – грустно усмехнулся Лёха. – В этом мире у меня ни кола ни двора нет. Как есть – бродяга. А вот род свой и родителей я хорошо помню, хоть и вырос в приюте. Но князь прав. Ещё раз так про меня скажешь, поссоримся. Я к вам в горы не попрошайкой пришёл, и рюкзак, из которого ты свои харчи доставал, по моим чертежам сшит. И револьвер твой тоже с моими нарезами. А бродягой я не по своей воле стал. Так что в следующий раз думай, что ляпаешь.
Говорил парень спокойным, ровным голосом, глядя гному прямо в глаза. И от этого взгляда могучий, кряжистый гном, способный любого человека в бараний рог свернуть, только ёжился и всё громче сопел. Дождавшись, когда Лёха выскажется, Груд тяжело вздохнул, поднялся на ноги, коротко поклонился, достал из петли на поясе секиру и, протягивая её рукоятью вперёд, громко и торжественно произнес:
– Прости за злые слова, друг рода. По глупости сказал, без мысли плохой. Не веришь – руби.
– Совсем с нарезки съехал?! – возмущённо спросил Лёха, отбирая у Груда секиру и заталкивая её обратно в петельку. – Я ещё с попутчиком из рода не дрался. Забыл, что на родича руку поднять, последнее дело?
Фраза, однажды сказанная князем, накрепко врезалась Лёхе в память. Хлопнув десятника по плечу, парень подтолкнул его к костру, беззлобно проворчав:
– Вот уж точно, пенёк каменный. Из-за глупого слова обиду таить. Ешь давай. В дорогу пора.
Сообразив, что парень зла на него не держит, Груд с облегчением улыбнулся и, усевшись на место,