ей свою помощь, и мы с ней вместе стали таскать эти цветы. В конце наших переходов я незаметно взяла связку ключей от квартиры Норкиной и сунула себе в карман. Украла!
Взяла и от страха буквально покрылась липким потом. Что теперь будет? Ведь если эта пропажа откроется, то дочка Анны Михайловны вспомнит, что это именно я помогала ей носить цветы, и меня призовут к ответу.
Однако жизнь разрулила по-своему. Все семейство неожиданно переехало в Питер. Дочке предложили какую-то невероятную должность в правительстве Северной Пальмиры, и все рванули туда. Пока продавалась квартира, они, я слышала, жили там в первоклассной гостинице, а потом купили квартиру на Мойке! И все, Анна Михайловна исчезла! А значит, исчез и свидетель жизни Эльвиры Андреевны Норкиной.
На этом этаже было всего две квартиры, и вселившиеся туда новые жильцы и слыхом не слыхивали о Норкиной. Мало что знали о ней и соседи с других этажей, которые купили свои квартиры в последние несколько лет. Только одна женщина, живущая на пятом этаже, была хорошо знакома с моей тезкой, но и она продала свою квартиру, чтобы расплатиться с долгами внука.
Я открыла дверь квартиры Норкиной буквально вечером того же дня, когда мы таскали горшки с цветами с дочерью Анны Михайловны. Точно зная, что хозяйка не появится здесь еще примерно месяц, а то и больше.
Меня словно кто-то толкал в спину, мол, иди. Зачем? Что я этим добьюсь? Превращусь в пошлую «домушницу»? На это указывали все эти знаки?
Однако я открыла двери ключами и вошла. Замерла. Оказалась в мире посторонних запахов и посторонней тишины. Как в сухой и пыльной коробке.
Я не могла даже включить свет – а вдруг кто увидит из соседей светящиеся окна?
Вот так и бродила по квартире, дотрагиваясь руками до мебели, каких-то вещей…
Войдя в ванную комнату, я включила свет, благо этого уж точно бы никто не заметил. Понюхала все пузырьки-флаконы, провела ладонью по висящему на двери халату, полотенцам… И ушла.
4. Оля
Мама, когда была жива, всегда говорила, что меня просто-таки тянет к грязи. Я обижалась на это, замыкалась в себе и никак не могла понять, что она имеет в виду. Сейчас, когда мне уже за тридцать и когда я кое-что испытала в своей жизни, я понимаю, что она хотела мне сказать. Грязь – это не та грязь, мусор, и с чем мы боремся в быту, грязь – это подчас люди. Они могут ходить в чистой одежде, и под ногтями у них будет все вычищено, и волосы вымытые, и даже обувь без пылинки, только они грязные душой и мыслями.
В сущности, я стала это понимать еще в школе, где меня шпыняли и заставляли страдать лишь за то, что я училась в музыкальной школе, ходила на уроки живописи и была девственницей. Да и вообще не надо быть такой уж умной, чтобы все это понимать.
Однако на этот раз в моей постели оказался человек реально грязный. Про душу его я еще тогда ничего не знала. Но тело было грязным, одежда – тоже, ботинки его оказались покрыты толстым слоем пыли, забрызганы бурой грязью, а подошвы выпачканы какой-то красной мастикой…
Мне