до подлеска.
Вот тот валун большой, возле которого он и встретил этого незнакомца, но в этот раз на счастье мальчика там никого не было. Кинулся Васятка бежать по тропе, и дивился, что здесь сухо всё было – лес стоял в ожидании осенних ливней, мягко шурша облетала листва с берёз, редких среди елей, и с багрового осинового подлеска. Не было здесь никакой грозы, не метались страшные молнии, не плавили всё, что попало им на пути…
Бежал Васятка, ног под собой не чуя, мешок болтался на спине, а рукой он бережно придерживался за грудь, там за пазухой, в тряпице, таилось заветное зеркальце.
Вечер ложился на село, нагоняя серое небо от горизонта, холодом тянуло от каменной гряды, и Васятка зябко поёжился. Вон уже видны оконца в домах, мерцающие тусклыми огоньками.
Вот и родная Васяткина изба, которая стояла у самой околицы, на крюке над крыльцом висел масляный фонарь, видать бабушка Устинья повесила, ждала парнишку. Васятка шибче припустил с пригорка, припозднился он, раньше обещался вернуться, а уж стемнело.
– Бабушка, – позвал Васятка, взбежав на крыльцо и отворив дверь, – Это я, я дома!
Устинья стояла на коленях перед образами и истово молилась. Тусклый огонёк лампадки мерцал в сумерках, тени прыгали по стенам, и казалось, что лики святых оживают, смотрят на людей.
– Василёк! – Устинья кинулась к мальчику, обняла, стала глядеть в лицо, – Ты цел? Ох, внучек, а я уж и сама помирать собралась тут без тебя! Ведь третьёго дня ты на гряду ушёл! Я уж и сама ходила, да ноги старые не идут, только до ручья дошла! Гордеева просила, он с мужиками ходил, искали тебя, да не нашли! Ох, Василёчек, солнышко ты моё…
– Бабушка, что ты! Как третьёго дня, когда я утром только и ушёл, – Васятка скинул мешок на лавку и обнял бабушку, – Ты не плачь, вернулся я, и корень чудный добыл! Теперь здоровье тебе поправим!
Немногим позже умытый Васятка в чистой рубахе сидел за столом, ел наваристую затируху и рассказывал бабушке про то, как матушка во сне его надоумила, и как нашёл он чудный корень там, где она ему указала.
Сами же три корешка, похожие на фигурки маленьких человечков, лежали теперь на чистой тряпице, отмытые от земли. Устинья поглядывала на них и на Васятку, качая головой.
– Антип тебя тоже искать ходил, когда Гордеев мужиков ко гряде-то повёл. Да только не отыскали тебя, Гордеев запереживал очень, а вот Антип ко мне пришёл, улыбается, да и говорит: «Не тужи, матушка, вернётся наш Василёк». Будто знал, что жив ты и невредим! А только ты как знаешь, но теперь я тебя одного никуда не отпущу, только под приглядом, так и знай!
– Что же, бабушка, и рыбалить не пустишь? – наевшись, Васятка прилёг на лавку, глаза слипались от усталости, – Поди ж не пропаду, большой уж я! Лучше ты из корня настой готовь, а я покуда посплю…
Только и поспел договорить, как тут же и заснул парнишка, кулачок под щёку сунул. Укрыла его Устинья рогожкой, поверх шаль свою шерстяную устлала, потеплее ему, пусть согреется. Тяжела ей доля досталась, да вот только мальчишке и того тяжелее…
Глава