остался, да и откуда здоровым тут быть, когда всё детство впроголодь!
– Ты, Мирон Епифанович, как знаешь, если ты чужих детей вперёд своих жалеешь! – сердито бросила Аграфена и принялась за горшки у печи.
Что ж тут поделаешь, вздохнул Мирон Епифанович, надел поддёвку* старую, чтоб мундиром мальчонку не смущать, взял из буфета мятный пряник, чтобы слёзы сиротские утешить, и отправился к старому дому Гороховых, сказать парнишке, чтоб назавтра собирался – поедут с утра к Каллистрату Спиридонову, который держал две артели промысловые в здешних местах. Дом у него большой, прислуги много, так уж поди при кухне и для сироты местечко найдётся.
Глава 2.
Шагал Гордеев по селу, чуть кивал в ответ встречным, кто с ним здоровался, ну никак не по душе ему было всё это, словно на погибель самолично мальчишку отправлял!
«Да нешто я всесильный, – уговаривал урядник сам себя, – Нешто мне судьбу его вершить, коли так Бог управил… А я чем могу, тем и помогаю. Ну, не на рудник же я его повезу! Буду к Спиридоновым наведываться, проверять, не обижают ли сироту, не за сто вёрст ехать, чай, под боком у меня, можно и приглядеть!»
Успокоив себя этаким образом, пришёл Гордеев к старой избе Гороховых. Оглядев плетень и двор, подивился, нешто сам парнишка этак справляется? Двор чисто выметен, горшки на плетне сушатся, куры сытые во дворе ходят, за огородом коза за рога привязана, траву щиплет и сердито на Гордеева глядит, потрясая рогами. Вот ещё забота, он об ней и не подумал, куда имущество гороховское девать!
– Эй, Васятка! – урядник вошёл во двор и кликнул хозяина, – Ты дома? Это я, дядька Мирон!
Дверь в избу отворилась и к удивлению Мирона Порфирьевича, на крыльце показался не тощий мальчонка в застиранной рубашонке, а высокая худощавая старуха в синем льняном переднике поверх добротного суконного платья.
– Здравствуй, хозяюшка, – урядник немного растерялся, что же, нешто без его ведома кто-то дом гороховский занял, – Я Гордеев, урядник местный…
– Здрав будь, Мирон Порфирьевич, – сложив руки впереди себя ответила старуха, – Нешто не признал ты меня? Я Степаниды Гороховой, Васяткиной бабки, сестра родная, Устинья. Вот, услыхала, что мальчишка у нас остался одинёшенек, а сама я вдовела уже давно, вот и приехала. Да ты, Мирон Порфирьевич, проходи в дом, что ж во дворе стоять.
Урядник степенно поднялся на крыльцо. В избе было тепло, хоть и август был, а погоды в тот год уже осенние стояли, даже заморозки ночью приключались иногда. Пахло съестным, на столе покрытый чистым рушником, «отдыхал» ржаной каравай. Чисто всё, прибрано, не в пример как он в прошлый раз здесь был. Даже печка выбелена наново, синим узором вокруг устья украшена, хорошо, как у всех добрых людей.
– Садись, гость дорогой, – пригласила Устинья, указав уряднику на место в красном углу, под образами, – Отведай угощения, какое Бог послал.
– Благодарствуй, Устинья Петровна, сыт я. Только из дому иду, – отказался урядник, но за стол присел, какой разговор