Произошло бы замыкание, писал Алексей Михайлович. Светлая энергия – разрядилась в иное, темное. По Ремизову – Соловьев поднялся над властью телесного низа – к высшей любви.
Да и к самому Николаю Васильевичу Гоголю, к его смерти повесть «Вий» имеет особое отношение, загадочное. Отчего он, умевший видеть «мертвые души», узревший их, умер так неожиданно, как философ Хома Брут?
И.С. Тургенев в своём письме к И.С. Аксакову 3 (15) марта 1852 года, потрясенный смертью Гоголя, смятенно пишет: «Скажу Вам без преувеличения, с тех пор, как я себя помню, ничего не произвело на меня такого впечатления, как смерть Гоголя, – все, что Вы говорите о ней, сказано мне прямо в душу. Эта страшная смерть – историческое событие, понятна не сразу; это тайна, тяжелая, грозная тайна – надо стараться её разгадать… но ничего отрадного не найдет тот в ней, кто её разгадает… все мы в этом согласны. Трагическая судьба России отражается на тех из русских, кои ближе других стоят к её недрам, – ни одному человеку, самому сильному духу не выдержать в себе борьбу целого народа, и Гоголь погиб!»
Не та ли это грозная, тяжелая тайна, от которой умирают заглянувшие в глаза, как определил сам Гоголь в примечании, «колоссальному созданию простонародного воображения», Вию? Персонажи повести, её загадочные образы-перевертыши нездешним, незримым смыслом связаны с судьбой нашей Родины, России, с её оживающими мертвецами, с превращающейся в ведьму красавицей, в поруганной красоте которой есть «…что-то страшно пронзительное. Он чувствовал, что душа его начинает как-то болезненно ныть, как будто бы среди вихря веселья и закружившейся толпы запел кто-нибудь песню об угнетенном народе. Рубины уст её, казалось, прикипали кровью к самому сердцу».
После революции 1917 года уже упомянутый К. Д. Бальмонт обронил провидческие строки:
Я любил вознесенное сказками древо,
На котором звенели всегда соловьи,
А под древом раскинулось море посева,
И шумели колосья, и пели ручьи.
…………………………………………………..
Я любил в этом древе с ресницами Вия,
Между мхами, старинного лешего взор.
Это древо в веках называлось Россия,
И на ствол его – острый наточен топор.
У Бальмонта какая-то, нередкая для него, стрекозящая пестрота образов между острым топором и Вием. Да не отвело ли и ему глаза? Гоголь же говорит о веках – это у ведьмы «острые, как стрелы, ресницы»! Топором ли сразить древо с ресницами Вия? И чем Россия связана с Вием? Не Россия ли эта «красавица, какая когда-либо бывала на земле?» Почему в её «резкой и вместе гармонической красоте» «что-то страшно пронзительное?» Почему, опять хочется спросить, глядя на неё, «душа начинает как-то болезненно ныть, как будто бы среди вихря веселья и закружившейся толпы запел кто-нибудь песню об угнетенном народе. Рубины уст её, казалось, прикипали кровью к самому сердцу». О «борьбе целого народа» пишет и Тургенев…
Тут