крути, а ведь Аглая Михайловна пропала. Но что-то мне подсказывало, что если заявить в полицию о ее пропаже, то это ей не поможет, а только навредит.
Тут я поймала себя на том, что после таких мыслей отчего-то не спросила себя, какое, в сущности, мне до всего этого дело? Получалось, что до судьбы Аглаи Михайловны мне дело есть. Возможно, это из-за хомяка по кличке Фернандо, я чувствую за него ответственность и хочу вернуть Аглае ее питомца в целости и сохранности.
Но… для того чтобы вернуть хомяка, нужно, чтобы появилась его хозяйка. А если она не может вернуться? Если она скрывается? Если эти люди, под чью машину она попала, отвезли ее в больницу и бросили там, а может, вообще посадили на лавочку и уехали, чтобы к ним не было никаких претензий?
Аглаю надо найти, решила я, но действовать осторожно, поначалу прикинуть, что я про нее знаю.
Получалось, что очень мало, почти ничего. Но если собрать все странности, которые я видела у нее в квартире, то, возможно, что-то и прояснится.
Для начала осмотрим косметичку. Она была старая, из черного вытертого бархата с вышитой золотой нитью буквой «А».
Очень осторожно я потянула за молнию. И как я и думала, там не было ничего интересного.
Магнитная карточка, небольшой фигурный ключ, простенькая пластмассовая пудреница… На карточке не было никаких записей, так что непонятно, для чего она, какую дверь она открывает. Ключ тоже непонятно от чего – не то от шкафа, не то от двери. Хотя нет, для двери он маловат. И пудреница…вот уж не думала, что Аглая пудрит носик! Это совершенно не вяжется с ее образом! Мне казалось, что она вообще никакой косметикой не пользуется!
Тут я вспомнила, что, когда пряталась за шторой в квартире Аглаи Михайловны, прочитала на изнанке этой шторы два слова – «пудреница алидада»… точнее, наоборот – «алидада пудреница».
Написаны эти слова были красной губной помадой, что меня тоже удивило. Аглая и губная помада, тем более красная… это никак не сочетается!
А еще меня удивило слово «алидада».
В первый момент оно мне показалось совсем незнакомым, но теперь… теперь я задумалась.
Когда-то я слышала это слово… оно шевельнулось где-то в дальнем уголке моей памяти.
И связано оно было с дядей Женей.
Ах да, я ведь о нем еще ничего не говорила…
Но тут надо начать издалека, то есть объяснить наконец, отчего я живу одна в собственной двухкомнатной квартире и, кроме нее, у меня нет ничего: ни работы приличной, ни денег, ни родственников, ни мужа, ни любимого человека.
Мы жили в этой самой квартире, сколько я себя помню, родилась я в роддоме на соседней улице, сюда меня и принесли. Жили вдвоем с мамой, отца я не знала, мама так и сказала: его нет, никогда не было и не будет. Квартира принадлежала маминым родителям, они ко времени моего рождения уже умерли.
«И слава богу, – шипела Валентина, – не дожили до такого позора, чтобы дочка неизвестно