большой кувшин воды на обед, но поскольку они выпили ее, чуть ли не передравшись, то до вечера питья не осталось.
Девушка оказалась права: не прошло и часа, как Зази окончательно затихла.
Флоранс посчитала обитательниц камеры. Не считая ее самой, осталось лишь двое. А значит, через три дня наступит и ее очередь. Одна из узниц плакала навзрыд, зная, что завтра будет ее последний день.
Стражник отправился спать. Едва дождавшись его ухода, Флоранс подлетела к решетке и принялась лихорадочно водить пилой. У нее в запасе было три ночи. Даже если ей удастся довести начатое до конца в четвертую ночь, смысла в этом уже не будет. Если послезавтра – самое позднее через три дня – она не разделается с решеткой до рассвета, то ей уже не выйти отсюда живой.
Так что Флоранс не могла позволить себе слишком много спать. Возможно, сегодня ей удастся прикорнуть днем. «А ведь я приговорена к смертной казни», – подумала она. И до исполнения приговора, вынесенного ей непонятно за что, оставалось каких-то три дня. Однако она была невиновна, а значит, хотя бы дневной сон на жестком полу позволить себе могла.
Если уж и придумывать, за что ее могли обвинить, так это бедность. Все девушки в этой тюрьме были повинны в преступлении, ответственности за которое не несли. Тем, кто рождался в таких замках, было позволительно убивать людей одного за другим и пить их кровь, и никто не вменял им это в вину. Те же, кто родился в нищете, могли запросто расстаться с жизнью, и никто не стал бы даже выслушивать их жалобы на своих мучителей. Почему же Бог дозволяет такую несправедливость на земле?
Как бы старательно ни работала Флоранс пилой, она не была уверена, что за час или даже два пропилит хотя бы миллиметр. За весь вчерашний вечер на пруте остался лишь едва заметный след. Если пилить с такой скоростью, то, как ни крути, за оставшиеся три ночи разделить его надвое не выйдет.
От этой мысли у Флоранс все внутри похолодело. Но даже без этого плач и стоны девушек, не смолкавшие после заката ни на секунду, начали сводить ее с ума. Сама она не плакала – надежда на удачный побег была единственным, что удерживало ее от слез.
Не думая ни о чем другом, Флоранс продолжала водить пилой. Иногда она делала перерывы, чтобы аккуратно сгрести в кучку стружку и припрятать ее внутри темницы. За это время девушка разодрала себе пальцы до крови. От острой боли она начала представлять себе, каково было мучиться Зази, и затряслась. Но все же рассудила, что, как бы больно ей ни было, отдыхать не следовало.
Лезвием она оторвала ткань от рукава и обернула ею край пилы. Работать стало гораздо приятнее, к тому же Флоранс уже наловчилась. И почему она раньше не догадалась? Бороздка стала глубже – возможно, оттого что лезвие было удобнее держать. Двигать пилой она тоже теперь могла быстрее.
Но радоваться было рано. Жизнь Флоранс висела на волоске. Если за эту ночь она не пропилит более трети прута, то к ночи через три дня не успеет.