и я, пожалуй, тоже хлебну с вами.
Отодвинув Бокова, он опять полез в рюкзак за бутылкой.
– Тебе не надо, – вступился за водку Боков, – ты и так уже в штаны навалишь и не заметишь! – и он опять попробовал спрятать бутылку в рюкзак.
– Молчи, сволочь! – Прун решительно вырвал у него из рук бутылку, немножко потянул из горлышка, скривился, оторвался и упал.
– Ему уже хорошо, – философски заметил Боков.
– Лучше, чем нам, – согласно кивнул мордой Женя, поднял оставленную Пруном в покое бутылку, царапнул ногтем на этикетке метку – поровну, и ту водку, что была выше метки налил в протянутую Боковым кружку, – сейчас и нам будет хорошо!
– Эй, вам не ясно? Быстро построились! – крикнул компании пробегавший мимо лейтенант Кравцов, но, лишь мельком взглянув на приятелей, всё понял и экстренно остановился. – А ну брось бутылку! – подёргивая ручками, зарепетовал он, наклонил туловище вперёд и, решительно устремился к пьющим.
Боков хитро ухмыльнулся: «Не успеет!» – хекнул в сторону и залпом выпил.
Женя, крутя указательным пальцем в сторону подбегающего лейтенанта, проговорив: «Врёшь, не возьмёшь!» – принялся пить из горлышка.
Почувствовав, что лейтенант добежит до него быстрее, чем он допьет, Женя превратил палец в кулак. Кулак оказался размером с лейтенантскую голову. Лейтенант попался сообразительный – этот жест истолковал правильно, решил не рисковать и остановился. Женя без помех допил до дна, добрыми глазами посмотрел на лейтенанта, торжественно глядя перед собой протянул ему пустую бутылку и, произнеся: «На сегодня всё!» – упал.
Лейтенант кивнул головой и только моргнул. Потом он оглянулся на приближавшегося со стороны плаца майора Лемешева, который за шиворот тянул упирающихся рогами недоростка и похожего на колобка, со следами зелёной краски на стриженой наголо голове, невысокого толстячка.
– Кравцов! – преодолевая сопротивление ноши, майор подошел к лавочкам.
– Я!
– Принимай! Всё равно нажрались, где они берут? – и он толкнул к мирно сопящим Пруну, Жене и Бокову ещё два полутрупа – тучного колобка и дохленького мужчинку лет двадцати четырёх – двадцати шести, с головой не только стриженой, но и бритой, и с торчащими во все стороны, длинными и невообразимо редкими щетинистыми усами.
Мужчинка с колобком упали на землю синхронно и мягко, как мешки, так как пребывали не в состоянии сомнамбулизма, но в коматозном.
– Эх, защитнички Родины, мать вашу! – в сердцах сказал майор. – За штабом валялись. Запиши этих в резерв! – бросил он через плечо, повернулся и, не обращая более никакого внимания на что-то шепчущего себе под нос лейтенанта, пошёл к штабу.
Лейтенант сказал: «Есть!» – и попробовал узнать у спящего колобка его фамилию, видимо, с целью записи в резерв.
Он наклонился над ним, закричал: «Эй!» – и потряс за плечи.
Колобок даже не подал признаков жизни. Лейтенант потряс мужчинку и остальных, но кроме мата ничего не услышал. Он выругался, неизвестно