предложение застигло меня, что называется, врасплох. И тут, как всегда, сработала моя постыдная слабость: «Разве можно отказаться?» Стоит человеку, к которому я отношусь с уважением, обратиться ко мне с какой-нибудь просьбой, и я тотчас же соглашусь. Не задумываясь о последствиях. Более того, я буду пытаться найти доводы в пользу своего опрометчивого решения и, невзирая ни на какие трудности, непременно выполню данное обещание.
В тот день я получил деньги – и за перевод, и на поездку. Часть этих денег я отдал Элизе, чтобы ей было на что жить до моего возвращения из России. Утром она побывала у врача, и он подтвердил ее беременность, хотя сама она из-за привычного малокровия не вполне этому верила. И в довершение всего пришло уведомление из театра: ввиду длительного отсутствия Элизу уволили. Болела она всего-то какой-нибудь месяц, так что для столь сурового решения, вероятно, усмотрели иную причину.
Мой отъезд особенной тревоги у Элизы не вызвал, в искренности моих чувств она абсолютно не сомневалась.
Предстояло не столь уж далекое путешествие по железной дороге, поэтому особых сборов не требовалось. Я уложил в чемоданчик взятую напрокат черную пару, словари и свежий номер «Альманаха Гота»[13]. Принимая во внимание положение Элизы, я опасался, что мой отъезд может отразиться на ее здоровье, и позаботился о том, чтобы заблаговременно отправить ее с матерью погостить к знакомым. Сам же запер квартиру и оставил ключ у сапожника в нашем подъезде.
Что рассказать о поездке в Россию? В роли переводчика я как бы оторвался вдруг от грешной земли и вознесся к облакам. В свите министра я прибыл в Петербург и окунулся в водоворот событий. Ослепительное убранство дворца являло собой парижскую роскошь, перенесенную в царство льдов и снегов. Отсвет бесчисленных свечей играл на эполетах и орденских звездах. Придворные дамы, расположившись возле затейливых каминов, обмахивались веерами, словно мороза не было и в помине. В свите министра я оказался наиболее сведущим во французском языке, поэтому мне пришлось основательно крутиться, чтобы обеспечить взаимное понимание хозяев и гостей.
Элизу я не забывал. Да если бы и захотел забыть, все равно не мог бы – письма от нее приходили каждый день! Она писала, как в день моего отъезда до поздней ночи сидела у знакомых, лишь бы избавиться от одиночества и тоски, а когда вернулась домой, в изнеможении повалилась в постель и сразу заснула. Пробудившись утром, она подумала, что страхи преследовали ее во сне, но стоило подняться на ноги – и на нее навалилась такая тоска, такое отчаяние, что не хотелось жить. Таково было в общих чертах ее первое письмо. И все последующие письма звучали как сигналы бедствия, все они начинались с одного и того же – «Ах!».
«Ах, лишь теперь я почувствовала всю глубину моей привязанности к тебе! Ты говорил, что на родине у тебя близкой родни не осталось, почему бы в таком случае не поселиться