Ну как есть, дурр. ры! – рыкнул даже, оскалившись, – и хромая сильнее обычного, пошел, застегивая на ходу штаны. Ещё долго было слышно, как громко материл он баб, особенно жену, поминая вдоль, поперек и наперекосяк их интернациональные и революционные достоинства.
Собрание у бани продолжилось дальше. Федора оставили в покое, ему досталось, можно и поберечь мужика для дальнейшей жизни на общее благо, а вот с бывшей до войны своей, а теперь приезжей, решили разобраться по законам военного времени.
– Та. ак! Мы, по Федькиному – дуры! А Нюрка для него самая умная, да? – визжала жена Федора.
Неожиданно она схватила охапку сухой травы, положила кучкой под дверь бани и достала спички. А по огороду бежала Марфа, она успела увидеть Фёдора без штанов, даже кое-что услышала. Она оттолкнула Марию, быстро раскидала траву, подняла и прижала к себе Ваню.
– Дуры, вы и есть, дуры! Прав, Федор.
– Сучку свою пожалела! – крикнула Мария.
– Да, сучку! Только она – моя сучка, кровная. Идите, бабы отседова, от греха подальше. Трибунал ваш отменяется! Уедет Нюрка сегодня.
– Ага, как же, газик ей из района пришлют!
Тесной кучкой, продолжая высказывать самые разные мнения, женщины пошли и через минуту уже послышался смех и… понеслось:
– Я, бывало, не давала,
если ветер с Севера.
Я любила одного,
меня любили семеро.
– Обещал четыре раза
за неделю, мой зараза,
После первого раза
он закрыл навек глаза.
Донесся хохот, и… наступила тишина. Марфа открыла дверь и выпустила дочь. Они сели на лавку у стены. Испуганный Ваня прижался к маме, с другой от тётки Нюры стороны, которая уже оделась, и хлюпая разбитым носом, пыталась пригладить растрепанные волосы на голове одной рукой, а другой трогала мать.
– Злые у вас бабы, мама, как собаки. На фронте и то добрее были.
– На фронте живут одним днем. Как говорил мой тятя, Иван Филиппович, – один день дома – это один день, а один день на войне – это жизнь.
Тётка Нюрка, а наши бабы на кого сильнее злые, на тебя или на дядьку Федьку? – Ваня в упор посмотрел на родную мать, показывая, что он хоть и разговаривает, но не признает её.
– На меня, Ванечка, я для них чужая. У баб всегда так, бабы же и виноватые, а с мужика – как с гуся вода. Сам узнаешь, когда вырастешь, полюбишь, женишься, тогда и поймёшь, кого больше любят.
– Меня все бабы любят, только я мамин сынок, а не твой. Скоро вырасту и на своей маме женюсь, вот. Понятно? – и прижался к Марфе. – Ты езжай от нас, шалава, и никто ругаться не будет.
Он зло посмотрел глазами полными слёз на эту новообъявленную мать и… побежал через огород. Нашел палку, забежал за куст, выглянул, прицелился и застрочил, как из автомата: «Тра-та-та-та! Бах, ба-бах! Ур…ра»!.. и побежал, прыгая, дальше. Ему сильно не понравилась эта тётка. «Как только на неё глаз дядька Федька положил. Такой большой, а дурной. Нашел, с кем шквориться»!
…Нюре сильно повезло. Председатель в этот день