в когти в шерстяное одеяло – мягкое, тёплое…
Шорох, монотонное бормотание, и вот уже плывёт по комнате дразнящий аромат свежеиспечённого хлеба. Старик отодвинул заслонку печи – отблеск пламени жадно скользнул по морщинистому лицу.
– Вот и угощение подоспело.
Дед вытащил круглый румяный каравай, смазал корочку сливочным маслом. Накрыл сверху льняной салфеткой – пусть отдохнёт, поостынет, пропитается, так ведь не только людям вкуснее…
Он неторопливо разложил на столе разноцветные ленты – одни узкие, другие широкие. Зажёг свечи. Свечи непростые – вручную скатанные из воска с травами (сам собирал, сам сушил), с душой да с наговором. Свеча трещит, от трав вспыхивает. Мозолистые пальцы старика с нежностью выбирают ленты, привязывая каждую к рогатине на своё место. Кот, мурлыча, трётся о ноги хозяина – волшебство чует.
Ловцом снов расцвело меж двух обструганных веток шёлковое разноцветье – любо-дорого посмотреть! В отблеске свечей затрепетали по стенам тени. Одна из них отделилась: щупленькая, востроносенькая старушонка в свободной одежде.
– А, пришла. Ты – первая, – усмехнулся дед Матвей.
– Пришла, пришла! – закивала головой старушонка и повела носом по сторонам:
– А чем это у тебя так вкусно пахнет?
– Да вот духам подмостным да лесным каравай испёк.
– Им испёк, а про меня забыл?! – тень недовольно задрожала, запрыгала по стене.
– Забудешь про тебя, как же! – хмыкнул Матвей и отломил небольшой кусок от каравая.
Встал и протянул к стене:
– Прими, подруженька, наш хлеб да с маслицем, да только из печи вынутый, для духов и тебя, Кикиморы, испечённый на радость, усладу, да на доброе к вам отношение.
Из стены вытянулась тощая ручонка с длинными костлявыми пальцами. Схватила хлеб из рук Матвея и исчезла в стене. Раздалось чавканье – будто ходит кто по болоту.
– Хорош хлеб-то!
– Заходи в следующее полнолуние на угощение.
– А молока, что ли, нет? – тень выросла и заползла на потолок, коброй нависнув над дедом. – Уж больно молочка охота.
– Сейчас крынку принесу.
Матвей направился в сени, принёс глиняный кувшин.
– Вот тебе молоко. Только ты уж не мешай мне…
– Это для лесных? – тень качнулась в сторону рогатины.
– Для них, – сухо кивнул старик.
С Кикиморой долгих да задушевных разговоров лучше не заводить. Даже приняв угощение, она всё равно остаётся лесной нечистью – холодной, голодной, не обласканной. Угостил и иди себе! Не то понравишься Кикиморе, и захочет она утащить на дно болотца кусочек тепла из живого мира…
Тень исчезла, а вместе с ней и кувшин с молоком.
– Кувшин верни, – зло прошипел чёрный кот. – А то не напасёшься на вас!
Васька был кот запасливый и во всём любил порядок. Инвентарю деда Матвея счёт нужен, чай вещички-то не казённые! Что до Кикимор, то у них и вовсе с котами вражда давняя, непримиримая. Дед Матвей как-то раз даже обещал Ваське рассказать из-за чего, но так и не нашли они время для разговора. Ещё бы… Такие дела творятся – куда там!
Вот ведь как получается (думал Васька) – чувство неприязни свойственно обоим – нечистой силе, стало быть, и коту. Не простому коту. Говорящему! Коту колдуна. Это, если разобраться, то он, кот Васька, нечистая сила и есть? Так почему же…
– Ты, Василий, это брось, – не оборачиваясь, проворчал старик, любуясь собственной работой. – Брось философию разводить. Не то треснет твоя кошачья башка, что тыква в печи!
– Подслушивать чужие мысли неприлично, – обиженно проворчал кот.
Тут раздался лёгкий стук и по ковровой дорожке прямо к ногам старика покатился пустой кувшин.
– Вот и ладненько… вот и хорошо…
– Конечно, хорошо! А кто позаботился?
– Ты молодец, Васька… Молодец. Расскажу я тебе про Кикимору. Расскажу, как время будет.
Дед Матвей погасил свечи, взял холщовую сумку.
– Со мной? – бросил коту через плечо.
Васька фыркнул и одним прыжком оказался у старика на плече.
Молча отправились они к мосту. Бутыль пива в холщовой сумке булькает, аромат хлеба плывет в вечерних сумерках.
В деревне Чурмилкино дом деда Матвея стоял на самом краю, в стороне. И странное дело – едва старик с котом сделали от домика (небольшого, но обжитого и ухоженного) несколько шагов, как… Избушка покосилась, точно присела. Окна, треснув, рассыпались, не издав ни звука. Двор зарос бурьяном, углы – паутиной, будто лет десять к этому месту не приближался ни один человек…
Старик идёт, кот качается на его худых, но сильных и жилистых плечах, словно капитан у штурвала в бушующем море.
Дед Матвей неторопливо шёл к мосту. Залаяла собака Жучка и… исчезла. Одна за другой избушки немногочисленных обитателей Чурмилкино показывались и… рассыпались в прах. Аромат свежеиспечённого