спектакля как единого целого пошли на пользу самого образа Досифея – аскетического, строгого, величественного, до сих пор еще не виданного!».
В следующем сезоне он снова у Р. Гинсбурга в Монте-Карло, затем у Горького на Капри и, наконец, в Милане, где в театре «Ла Скала» ставит «Псковитянку»[53]. Короткое время проводит в Монце.
Гастролирует в Париже («Мефистофель», «Севильский цирюльник»).
Лечится от сахарной болезни в Висбадене. В середине июля приезжает в имение Ратухино.
Милые среднерусские пейзажи производят на него особенно глубокое впечатление, почти драматическое, потрясающее. Сидя на берегу Нерли, он перебирал воспоминания счастливых лет молодости, когда здесь часто бывали Рахманинов и художники Коровин и Серов. Вспомнилось, как однажды он и Коровин уговорили кучера запрячь лошадь задом наперед, головой к коляске.
Они устроились на сиденье, как будто так и надо, поджидая, пока подойдет архитектор Кузнецов, часто гостивший в имении. Большой, добродушный человек, любитель охоты, он был страшно рассеянным.
– Поторопись, опоздаем на станцию, – окликнул его Шаляпин.
Выйдя из дома, Кузнецов увидел все и вытаращил глаза.
– Давай, садись скорее, и поехали, – звали его приятели.
– Да, но, кажется, что-то не так», – пробормотал Кузнецов.
– Да что с тобой? Ты садишься или нет? – спросил Коровин самым серьезным тоном.
– Васе, кажется, плохо», – с озабоченным видом сказал Шаляпин.
Кузнецов застыл на месте. Он смотрел то на одного, то на другого приятеля, то на лошадь, которая спокойно щипала траву и стригла ушами. Судя по ее виду, все было в порядке.
– Садитесь, барин, – спокойно обратился к нему кучер. Чего там… Залезайте, и поехали.
Кузнецов побледнел. Он не верил своим глазам. Казалось, он вот-вот потеряет сознание. И тут трое разбойников расхохотались во все горло. Лицо Василия Кузнецова приобрело нормальный оттенок.
Он тоже заулыбался.
– Ну, черти окаянные! А я уж подумал… Боже упаси!
Он чуть не заплакал от радости, что с его рассудком, оказывается, все в порядке.
На лице Шаляпина при этом воспоминании играла усмешка. Но за ней барабанным стуком пульсировало мрачное предчувствие: еще немного, и скоро уже ничего этого не будет.
В декабре 1912 года Шаляпин ставит «Хованщину» в Большом театре. На этот раз коллеги охотно восприняли его в качестве режиссера. Спектакль имел колоссальный успех.
В марте 1913 года вместе с С. Дягилевым, режиссером А. Саниным и дирижером Д. Похитоновым он разрабатывает план предстоящего Русского сезона в Париже и Лондоне.
Русский сезон в Париже начинается с «Бориса Годунова», за которым следует «Хованщина». В Лондоне, кроме этих двух опер, исполняется и «Псковитянка» (о чем не так давно мечтал В. Стасов).
Шаляпин хорошо знал парижскую публику, ему нравился ее темперамент. А вот об англичанах он знал только понаслышке.
В