кофе нужен и не нужна еда,
когда опостылели новости любимой страны,
и мне достаточно одиночества и тишины.
И, значит, моя любовь свята,
не взирая на то, где и кем будет распята.
2009
Книга
Утопая в горячей ванне —
что ни говорите, далеко ей, персональной, до бани, —
с книгой и пивом или пивом и книгой —
не думаю, что это принципиально или как-то граничило бы с интригой,
треская анчоусов, о которых я узнал от Гумилёва,
потому что читал в девяностых новые для страны книги, —
пытая мысль, облекаю её в Слово,
надеясь, читая, не увидеть фиги.
Но ванна уже холодная, пиво кончилось, и я засыпаю,
скатываюсь по эмали под тяжестью думы.
Но взирая сально на свой поплавок, понимаю,
чем забиты мои трюмы.
Разбазарю! Мой покупатель жаждет!
и, класть на рифму, подкупает и дразнит.
Да и какие рифмы, мысли могут быть на лице,
кроме: «О, боже!» в конце?
Но не терпит любовь постояльцев:
множит страдальцев.
Никого, никогда не озаришь:
если не блеф, то шиш.
Всё кончается и это забытое есть истина, видимо.
Кончание – это иго.
Но не прочитанной или не написанной
останется только книга.
2009
Ухожу вперёд
Машеньке
Оставляю позади молодость даром,
дефицитом, редкостью, модным товаром,
и ложится она в каждом шаге
серебром в чёрно-белой фотобумаге.
И ухожу с обещанием: ещё поиграем…
Но ни ТАРДИС* нет, ни трамвая.
И мою несёт на парах на NORD-OST,
и на движение вспять/впредь найдётся ГОСТ,
ещё не машет платочком, вышитым на пяльцах,
но показывает фигуру из пяти пальцев.
Оставляю её, когда иду по врачам, не ожидая чудес,
потому что я для врача – дремучий лес.
А не своя, новая, свежая прёт,
а что ей остаётся, как не идти вперёд,
наступать на пятки, толкать в спину,
торопить время, когда сгину.
Но пока мы близки и заглядываем друг другу в рот,
до разрыва рук будем водить хоровод.
Быстро летит время! Назад
не оглядывайся, дабы не видеть зад,
да и впереди уже далеко не сладко,
но каждое утро, как кофе с шоколадкой.
Мой хэви не далёк от фокстрота,
и кроется в этом прелесть Коловорота.
Но пока молодость виснет на шее,
как флаг красного креста на рее,
пока покоится на моей груди,
понимаю, что молодость ещё впереди,
ни в апломбах, ни в зубных коронках, ни в бороде,
а во взгляде, в рукопожатиях и в па-де-де.
И кружат дни меня не мной нанятые,
реже думаю о тишине и памяти, —
созидаю, насвистывая новогоднее динь-дон,
и пять