rel="nofollow" href="#n_287" type="note">[287] войны Соединенным Штатам глава администрации не терял надежды, что немцы предпочтут опосредованное участие США в конфликте прямому противоборству с агрессорами, надежды, что Вашингтону удастся так долго, как он найдет нужным, воздействовать на ход и исход борьбы, держась на отдалении. Спектр выбора у американцев в таком случае был бы завидным, возможности для ускорения или замедления отдельных процессов и их регулирования – недосягаемые для сражающихся соперников.
Оказавшись против своей воли втянутыми в войну, американские генералы и адмиралы загорелись было жаждой подвигов. Им не терпелось реабилитировать себя за унизительное фиаско в Пёрл-Харборе. Технически и организационно это было проще тогда сделать в Европе. Но «большая стратегия» подчинилась еще большей политике[288].
Несложно вычислить, сколь оторванными от жизни были военно-политические воззрения США до 1 сентября 1939 года (нападения Германии на Польшу), до 10 мая 1940 года (начала наступления вермахта на Францию) и до 22 июня 1941 года. Официально Вашингтон держался нейтралитета. Благожелательного по отношению к Англии, Франции и Польше, внимательного к Германии, Италии и Японии, заостренно критического к Советскому Союзу. Лично президент Рузвельт заземлил свое восприятие советского вскоре после нападения Германии на СССР. Если с началом войны в Европе глава администрации (5 сентября 1939 года) подписал прокламацию, подтверждавшую нейтралитет, вслед за чем были заморожены английские и французские заказы в США, то в советском случае он специально 26 июня 1941 года позаботился о том, чтобы ранее подвешенные советские контракты и фонды были разблокированы и СССР был предоставлен благоприятный режим для закупок необходимых, в том числе военных материалов[289].
Зимой 1939/40 года, однако, дела обстояли по-иному. Вашингтон интересовало главным образом недопущение разрастания войны на Запад. Совпадение усилий и до некоторой степени настроя США и Англии в тот период видно невооруженным взглядом. По обе стороны Атлантики интенсивно ломали головы, как убедить правителей рейха не зариться на позиции, которые не могут быть сданы без тяжелой борьбы, и завязать их на «освоение Востока». Рейху предлагались льготные условия полюбовной сделки, и поэтому в Лондоне и Вашингтоне плохо представляли, как она может быть отвергнута. Ошибка заключалась в том, что американскую деловитость и надменный британский рационализм прилаживали к авантюризму, к не знавшему доселе равных иррациональному фанатизму.
До конца 1939 года Лондон и до мая 1940 года Вашингтон убеждали сами себя, что Гитлер не произнес последнего слова. И это вопреки сведениям, которые текли рекой через Канал и океан. Помимо «военной» (Бек, Канарис, Остер и другие), на американцев и англичан выходили представители «гражданской оппозиции» (К. Герделер, Я. Шахт, братья Кордт, Хассель, Тротт, Донани), действовавшие напрямую или через Ватикан, Швецию, Швейцарию, Испанию, Португалию, Турцию. Герделер контактировал в США с К. Хэллом, Г. Стимсоном, Г. Моргентау, Г. Гувером,