провернул копьё, заставив наконечник с хрустом ввинтиться глубже в бок зверя.
Раздался глухой скрежет металла о кость. А затем – надрывный, оглушающий визг.
Кабан взвыл, дёрнулся, и древко резко вырвалось из рук Тина. Зверь рванулся вперёд, но не рассчитал силу удара: его гигантский клык с хрустом сломался о дерево, отправив хозяина в слепую, яростную агонию.
Тин упал, земля приняла его, как сноп соломы, сброшенный с телеги. Боль пронеслась по телу, но времени на стон не было.
Дана.
Где она?
В глазах плыло, но он заставил себя вскочить и пополз по земле, нащупывая её дрожащими пальцами.
В это время кабан пришёл в себя.
Его колоссальное тело содрогалось, будто гигантская живая скала, охваченная огнём. Громадная голова металась из стороны в сторону, хлеща воздух горячим дыханием.
Лопнувшие от злости капилляры сделали его глаза алыми, как расплавленный металл в кузнечной печи.
И он видел Тина.
Жертва.
Обидчик.
Кровь зверя закипала от бешенства. Он попытался двинуться, наброситься, разорвать охотника на части, но переломанные рёбра подвели его.
Однако кабан не сдавался.
Хрипя, дёргаясь, отчаянно отталкиваясь задними лапами, он пополз вперёд, словно некая безликая, безграничная злоба, принявшая физическую форму.
Тин уже нашарил подсумок Даны. Его пальцы судорожно перебирали завязки, выискивая единственный предмет, который мог спасти их обоих.
Фляжка.
Холодное стекло наконец оказалось в его руке.
Ярко-красная жидкость внутри переливалась в солнечном свете, словно живой язык пламени.
Кабан уже был рядом.
Пасть захлопнулась в воздухе, не хватив всего пары мгновений, чтобы сомкнуться на плече юноши.
Тин размахнулся и метнул фляжку.
Хрупкое стекло пробило раскрывшуюся пасть, врезавшись в мягкие ткани.
А затем мир взорвался.
Грохот разнёсся по лесу, птицы взмыли в воздух, вспугнутые волной жара.
Разорванные куски плоти разлетелись по округе, окрашивая землю каплями алого. Запах крови смешался с удушливым смрадом палёной шерсти, наполняя лёгкие.
Голова кабана, искромсанная взрывом, с жутким звуком повалилась в сторону. Его массивное тело продолжало дёргаться в конвульсиях, но жизнь уже покидала его.
Тин не двигался.
Всё ещё задыхаясь, он смотрел, как тень смерти окончательно накрывает поверженного зверя.
Всё кончено.
Но радость не пришла.
Тьма вокруг сгущалась.
Сумерки опустились на лес, окрасив мир в глубокие, зловещие тона.
Смутное движение левее неподвижно лежащей Даны задело краем сознания Тина, но защитные механизмы его истерзанного тела не позволили задержаться в реальности. Веки опустились, а разум, будто затянутый вязкими щупальцами тьмы, провалился в мягкую, предательски тёплую черноту.
В этом