гражданская война, расстрел царской семьи, разгул НЭПа, кончина Ленина. Сама страна называлась уже не Российская Империя, а Союз Советских Социалистических Республик. Царицын переименовали в Сталинград…
К этому году в семье Марии Семёновны, а тогда – девчушки пяти лет, тоже произошли перемены: семь лет прошло, как похоронили её прадеда Кузьму Тимофеевича, а деду Ивану шестьдесят три исполнилось. У его жены Елизаветы Матвеевны появилась помощница – мать Марии Семёновны Наталья Васильевна. Сноха такая же тихая оказалась, работящая, и женщины без труда поладили. Отец Марии Семёновны женился в тридцать лет. Сейчас ему было тридцать пять, самый активный возраст для мужчины… Эта активность сыграла немаловажную роль в дальнейшем для него лично, и всей семьи в целом…
Случилось это когда деревенские собрались обсуждать очень важный вопрос. На повестке дня был обозначен всего один, но очень важный пункт: организация колхоза в деревне, что называлось незнакомым, непривычным словом «коллективизация». Разница сейчас была только в том, что представитель приехал один, а не отряд. Похолёнее, при портфеле… Но и люди менялись: стали более грамотные. Страсти же разгорелись не менее острые. Многие не желали отдавать в колхоз свою скотину. В их числе – отец Марии Семён Иванович. Он выступил на этом собрании, очень резко высказав своё несогласие, а через неделю в их избу нагрянули люди в форме. Не объясняя ничего, посадили в «воронок», и увезли неизвестно куда…
Напрасно его жена плакала, умоляла отпустить мужа. Даже не сказали куда увозят. Наталья со свекровью потом ездили не один раз в город, в надежде хоть что – то узнать. Попытки оказались бесполезными…
Наступало время, когда люди стали просто бояться говорить откровенно, по душам друг с другом, опасаясь доносов. Совсем не на шутку пугались сначала упоминания аббревиатуры ЧК, потом – НКВД…
Вернулся Семён Иванович домой только год спустя. Причём, он совсем другим человеком стал: исхудавший, молчаливый, с потухшим взглядом… Семён уже и сам не верил, что когда – нибудь увидит родных…
В селе же шла уже совершенно новая жизнь. Существовал колхоз. Их коровушка теперь была в колхозной собственности. Получали мизерную оплату по трудодням…
Многие не хотели их семью принимать в колхоз, поскольку Семён ведь числился в «неблагонадёжных» после того своего неосторожного выступления на собрании, да после года заключения. Деревенские побаивались поддерживать с ними дружбу, заметно сторонились. Проголосовали «за» принятие с перевесом всего в два голоса. Жалели мать Марии Семёновны Наталью и её, малолетнего тогда ребёнка. Многие уважали Ивана Кузьмича и Елизавету Матвеевну, но страх за себя, свою семью не давал духу поднимать руку «за»…
Сначала Семён никому не рассказывал, даже отцу и жене, что было после того, как его арестовали. Вообще не вспоминал, просто замыкался. Если спрашивали – отмалчивался, переводил разговор на другое. Только спустя годы под настроение поведал…
– Посадили