видео и автоматически рассылать по почте всем друзьям. Макрообъектива, к сожалению, тут нет, поэтому можете не трудиться расстегивать брюки! Кстати, вы знаете, что такое YouTube? – язвительно спросила я и сделала паузу, не сводя глаз с его лица, ощущая дикое напряжение в позвоночнике.
Самой мне отсюда не выбраться, если только он сам меня не выпустит. Сделав медленный вдох и выдох, я напомнила себе, что это очень важный для нашего аукционного дома клиент.
– Большое спасибо за то, что уделили мне время, полковник. Не смею вас больше задерживать. Вечером я пришлю сотрудников хранилища, они упакуют картины и доставят их нам. Договорились?
У самого выхода я снова запаниковала, но дверь оказалась не заперта, я вышла на улицу и тихо прикрыла за собой дверь, дождавшись громкого щелчка замка. С идеально прямой, как Эбби-роуд, спиной я принялась восстанавливать дыхание: вдох на четыре счета, задержка на четыре, выдох на четыре. Потом протерла лицо влажной салфеткой, привела в порядок прическу и позвонила на работу:
– Руперт? Это Джудит. Можете посылать кого-нибудь из хранилища за Уистлером, сегодня вечером.
– Э-э-э… Джудит… Все… э-э-э… прошло удачно?
– А что, не должно было?
– С полковником не возникло никаких… э-э-э… проблем?
Он знал, мать его! Этот потный боров все знал!
– Никаких проблем! – недрогнувшим голосом отозвалась я. – Все было под контролем.
– Умница!
– Спасибо, Руперт. Я скоро буду.
Ну конечно же он знал! А зачем еще ему посылать на важную оценку вместо себя симпатичную девушку?! Джудит, ты полная идиотка! Ты что, и впрямь решила, будто он пошлет девчонку на побегушках на такое важное дело, если, конечно, клиент не попросил особого сервиса? Значит, мой босс уже решил, на что я гожусь?
На несколько секунд я прислонилась к стене, закрыла лицо руками и попыталась успокоиться. В крови бушевал адреналин, меня трясло так сильно, что мышцы живота заболели. Казалось, я вся насквозь провоняла отвратительным запашком полковника, мать его, Морриса и ощущала такую ярость, точно у меня сердце из груди вынули. Взяв себя в руки, я постаралась сохранить лицо и не дать себе разрыдаться. Поплакать, конечно, можно. Можно прижаться лбом к зернистой кирпичной лондонской стене и поплакать обо всех тех вещах, которых я лишена, о несправедливости этого мира и о том, как я чертовски устала от всего этого. Можно залиться слезами, как распоследняя неудачница – в каком-то смысле я так до сих пор о себе и думала, – из-за того, что только что пришлось пережить. Но я знала: если начну плакать, то вряд ли смогу остановиться, а меня такой вариант не устраивал. Ерунда, пустяки это все. Я поймала себя на мысли, что Руперт должен быть мне благодарен, поскольку я не поступила наиболее примитивным образом, не заорала, что меня пытаются изнасиловать, не вызвала полицию, а ограничилась лишь очередным приступом жалости к себе. Похвалы от него ждать, разумеется, не стоит, впрочем, как и обижаться на ее отсутствие. Может, у меня не та фамилия, училась я не в той школе