глаза выдают её хитрую уловку. Я смеюсь, мотая головой. Она вскидывает бровь так, словно я чем-то её удивить успеваю. – Что? Не нравится пролог? – делает серьёзное выражение лица, но все равно не удерживается и хихикает.
Я киваю.
– У нас не свидание, Тати. Мы друзья ведь. Вот, например взять меня. Слушай, – Тати продвигается на стуле ближе к столу и кладёт руки поверх столешницы. Она так мило складывает кисти друг с другом и облокачивается подбородком, что я бы всё отбросил к черту, но прямо сейчас поцеловал бы её. Её глаза прикованы ко мне. Идея становится манящей. Я тоже пододвигаюсь, и теперь между нами очень маленькое расстояние равное диаметру восьмидесятисантиметрового стола.
– Я вся внимание, – Тати вроде не флиртует, но каждое её слово точно вызов моему внутреннему зверю.
Так-так, Максим, соберись, да живо!
– Будучи студентом, мы с пацанами частенько заглядывали к девчонкам одногруппницам на их этаж. И бывало так, что в момент их общего похода в душ, стаскивали все полотенца и прятали их. Визгу было… не передать словами. А злая комендантша Карина Артемьева такую взбучку нам устраивала. Самое суровое наказание, это когда она о наших подвигах ректору донесла, а тот, нас, второкурсников зелёных, в морг сослал. А мы ж все такие крутые, нам всё нипочем. Вот только после такого похода половина группы отсеялась в первую же неделю. Больше мы к девчонкам шалить не лезли, – я вздыхаю, вспоминая былые времена. Тати долго смотрит на меня и хмурится.
– А куда делся тот самый Максим задира? – её ухмылка снова возвращает меня в ту ночь, когда я жадно целовал её.
– Наверное, повзрослел, Тати. Много с тех пор воды утекло, но тот день я никогда не забуду. Ректор был жёстким типом. Он быстро нас вычислил, кто на что горазд.
Тати по-деловому осматривает меня и говорит:
– Уверена, что тебя он выделил из всей толпы.
Я ухмыляюсь, отрицательно качая головой. Тати обескуражена.
– О, нет. Я практически до выпуска толком определиться не мог, какое направление мне по душе, – вновь вздыхаю.
– Как это? – Тати не понимает. – Вроде ж на третьем уже по профилю идут, разве нет?
– Так-то оно так, но акушерство и гинекологию я стал изучать более углублено, когда моя мама в сорок восемь забеременела и… В общем всё кончилось плохо, – мне тяжело вспоминать тот период жизни. Мало мне было токсичных отношений с Ритой, ещё мама…
Тати охает, на лице читается сожаление. Потом она мнется, и я понимаю, что о ребенке я ни слова не сказал.
– Сестренку спасли. Копия мамы. Отец теперь весь в заботах о ней, – улыбаюсь, думая о Софьюшке. – Ей сейчас четырнадцать. Капец ужасный возраст.
Тати заметно оттаивает и улыбается. Я достаю свой телефон, пролистываю галерею, нахожу фото сестрички. Показываю его Тати, и она сначала смотрит на Софу, затем мигом переводит взгляд на меня. Смеётся.
– Что такое? – с улыбкой спрашиваю.
– Если бы ты не сказал не, что это твоя сестра, я решила бы, что это твоя дочь. Вы так похожи, – Тати