сощурил светлые глаза, задумался, потом медленно, с расстановкой проговорил:
– Инспектор Джонс склонен к необдуманным скоропалительным решениям. С другой стороны, на выяснение обстоятельств уйдет некоторое время, придется вызывать свидетелей, опрашивать их, выслушать доктора Уотсона. А все мои люди сейчас чрезвычайно заняты расследованием убийства…
– Доктор Уотсон даст слово джентльмена явиться в Скотленд-Ярд по первому требованию. Не обязательно держать его в тюрьме. – Отлично понимая, на что намекает сэр Чарльз, Дан закончил: – Конечно, я обещаю помочь в расследовании всем, чем могу.
Морщины на лбу комиссара разгладились:
– В таком случае я не вижу оснований удерживать доктора Уотсона в тюрьме и выпускаю его под честное слово джентльмена. Лестрейд, проводите мистера Холмса к его другу.
Поход в тюрьму, улаживание формальностей, заполнение груды бумажек (оказалось, в викторианской Англии полицейская бюрократия ничуть не лучше, чем в России двадцать первого века), объяснения одному начальнику, другому, третьему по нисходящей отняли еще три часа. К этому времени Дан почувствовал, что двигавший им наркотический задор начинает иссякать. Снова заломило руки и ноги, в глазах заплясали мушки – истощенный голоданием и наркотиками организм требовал отдыха и новой дозы. Первое Дан мысленно обязался ему предоставить, на второе мысленно показал дулю. Сознание Холмса медленно угасало, а вместе с ним и память.
Тюрьма в Скотленд-Ярде представляла собой длинный узкий коридор, по обе стороны которого находились крохотные, не больше двух метров на два, камеры. Из них в коридор выходили зарешеченные окошки с задвижками для подачи пищи и воды, сквозь которые к заключенным падал тусклый свет, а надзиратель имел возможность видеть, что происходит внутри. Камеры запирались тяжелыми, окованными железом дверьми.
Хмурый надзиратель подвел Лестрейда и Дана к одной из таких дверей, снял с пояса связку ключей. Щелкнул замок, дверь распахнулась, позволяя увидеть Сенкевича, который с невозмутимым видом сидел, закинув ногу на ногу, на выступающей из стены деревянной скамье. Рядом с ним валялась соломенная подушка и тонкое, изодранное одеяло.
– Вы могли бы управиться и быстрее, Холмс, – мягко упрекнул он, поправляя манжеты. – Не очень приятное место для джентльмена.
Дан промолчал, с интересом оглядывая беленые кирпичные стены и обшитый досками пол. Окна на улицу здесь не было, воздух поступал только из коридора. Поэтому в камере было душно, воняло ватерклозетом, который находился в углу.
– Да, – поймав его взгляд, произнес Сенкевич. – Здесь отвратительные миазмы, а в соседней камере, судя по выкрикам, сидят пьяницы, что не добавляет приятности местному амбре.
Он встал, отряхнул брюки платочком, двинулся к выходу.
Распрощавшись с Лестрейдом и еще раз пообещав поддержку в расследовании, Дан вынул из кармана свисток, подозвал кебмена. Ему хотелось только одного: лечь и уснуть часов этак на двадцать.
Настя
Ей не сиделось