лоз обледенела, решил помочь. Он сварил «Сидр-противоморозин» – напиток из зрелых северных сияний (выменянных у Ветра-проказника за три объятия) и слёз из неотправленных писем (которые Фея выловила в реке). Но грибы лишь фыркали: «Ы-фырк!», а Старик Свитер, выпив сидра, заставил свои часы крутиться вспять – увы, безуспешно.
Тогда Бублик устроил «Танец громких песен». Жители били в тыквы-барабаны, Ветер подыгрывал на украденных ложках, а шум растопил лёд… но порвал тишины. Река из букв, замёрзшая от обиды, выплюнула обрывки фраз: «Ты никогда…», «А если бы я…» – они вонзились в землю, как ледяные кинжалы.
– Мур-пора к Луне! – Кот вытянул из уса забытое слово «лифт», и нить лунного света опустилась с неба. В мастерской Луны царил хаос: звёзды скрипели, как несмазанные шестерёнки, а сама Луна, всхлипывая, чинила злополучный «Ледяной чайник».
– Я хотела обновить «Медведицу»! – прошептала она. – Но Солнце торопило: «Свети ярче!».
Фея залатала трещины в тишине жеваной ручкой, а Кот подарил Луне забытое слово «извинение». Взамен они получили мешок лунного света, искрящегося, как сахарная вата. Вернувшись, они напоили грибы лунным какао – те ожили, раскрыли шляпки и начали икать радугами. «Ик-радуга! Ик-радуга!» – разноцветные дуги растопили лёд, а Ветер-проказник, смущённо вернув украденную карту, унёсся прочь.
Теперь зима приходит в Буквоежку только по четвергам, а в остальные дни идёт осень с дождём из конфетти. Луна больше не спешит с вышивкой, хотя иногда добавляет абсурдные узоры – например, созвездие «Кот-Библиотекарь», мурлыкающее спойлеры. Грибы пьют лунное какао и икают радугами, если замерзают, а Бублик варит «Радужный сидр», от которого все говорят комплименты.
– Тишины целы, – шепчет Фея, поправляя прозрачные волосы. – А если что… у нас есть лунное какао.
И пусть Ветер теперь коллекционирует радужные икотки. В Буквоежке снова уютно – как в старые времена, когда «Ледяной чайник» был всего лишь созвездием, а не причиной зимней сказки.
«Жили-были Фея без имени и Кот, который проглотил слово»
В Буквоежке, где тишины рвутся, как старые кружева, а забытые слова спят в кошачьих усах, жила Фея, которая чинила молчание жеваной ручкой. Её звали Аэлин – имя, звучавшее как шёпот травы под луной, пока Ветер-проказник не выкрал его, пока она латала трещину над домом Старика Свитера. Кот-библиотекарь, пробегая мимо, случайно проглотил имя, спутав его со словом «нежность». Так начались их странствия.
Чернильная река, узнав о краже, вздулась от гнева и выплюнула на берег обрывки фраз: «Я тебя…», «Мы могли бы…», «Зачем ты…». Вода кипела, требуя вернуть украденные предложения. Фея достала стеклянный шарик с синей каплей – последнюю «надежду».
– Брось это, – сказала она Коту, но тот лизнул шарик и сморщился:
– Мур-сладко. Дай «сожаление».
Они бросили в реку горькую каплю, и та, сварливо булькнув, отпустила их к Складу неназванных