выживали лишь сильнейшие, поэтому болезни были редкостью в лесу, но встречались все чаще и чаще на пограничной зоне между природой и цивилизацией. Городские животные разделяли судьбы людей, подвергая свои тела влиянию всех промышленных ядов, составляющих часть человеческой жизни. Некоторые из них – как например голуби, вырождались в больную, туберкулезную нацию городских птиц-калек, другие, как например соловьи, навсегда покидали город, а третьи, как синицы, залетали ненадолго туда, в цивилизацию, но только в экстренных, безвыходных случаях.
Были в городе и белки, и лисы, питающиеся на помойках и несущие болезни, и конечно, вечно приставшие к городу, всеядные крысы, владеющие подземным царством городских клоак.
Снежных гусей в городе еще не было. Он был первым – больным и одиноким. Так прошла его первая неделя в Вашингтоне. Он стал узнавать людей, работающих в отеле и сидящих часто на лавочке, мусоля во рту какие-то вонючие палочки, и выпускающие при этом удушающий дым. Он узнал белок, живущих в водостоке и не обращающих на гуся никакого внимания, и чаек, прилетавших неизвестно откуда и улетавших куда-то каждый вечер.
Он был болен и одинок. Голова болела, и шум в ушах не превращался, но он стал различать в этом шуме различные частоты – высокую, почти пищащую частоту со звуком «ииииии», прерываемую как азбукой морзе, и низкую, гудящую волну звуков, больше похожую на звук «ооо оооо». Эти звуки сливались не в гармоничную музыку, которую он слышал, когда в воздухе летела его стая – «ау-ау-ау-ау», а в какую-то дикую какафонию, отражающую скорее шум города, цивилизации, человека.
Снежный Гусь забирался каждый вечер, когда солнце скрывалось за зданием Старбук кафе, на красную черепичную крышу отеля, при котором он жил, и широко открывая клюв, начинал свою громкую жалобу небу – всегда одну и ту же, стараясь перекричать гул машин. Он вопил, что есть сил – «га-га-га», стараясь докричаться до своих гусей в Канаде, а может, до своего гусиного бога, если тот, конечно, существовал.
Через месяц персонал в отеле привык к тому, что этот странный гусь жил на газоне, и к его вечерним концертам на крыше. Они даже полюбили его, вынося ему чуть зачерствевший хлеб, оставшийся от завтрака, но тот людей близко не подпускал, хотя хлеб ел – но без особой охоты, оставляя ненасытным чайкам недоеденные куски. Люди стали называть его – «наш безумный гусь», так как он был крикливый, неподатливый и дикий.
А Снежный Гусь заметил через месяц-два, что шум в его голове хотя и не прекращается, но не постоянен и имеет свои особенности – это был шум не звуковой, а электромагнитный, окружающий город невидимой сетью телефонной, интернетной и просто электрической сетью. Именно этот невидимый шум и слышал наш гусь. Именно этот шум и мешал ему услышать внутренний голос его компаса-навигатора. Просто Снежный Гусь родился с повышенной чувствительностью к электромагнитному