что в ряде случаев минималистский текст может совпадать с эквивалентом поэтического текста. Например, строчки Пушкина «Куда ж на плыть?..» являются с одной стороны формой представления эквивалента текста (таблица 2.1), с другой стороны в силу своей художественности и афористичности вполне могут иметь самостоятельную семантическую значимость (табл. 2.2).
В тексте Ахметьева «Как это мы говорим?» в качестве эквивалента поэтического текста выступает вопросительный знак, у Мамонова (Перочинный нож) – многоточие. Крайности сходятся. Совпадение этих крайних, предельных форм, свидетельствует о некоем семантико-метрическом дуализме стиховой конструкции. Возможно, здесь уместно вспомнить о физическом аналоге такого явления – корпускулярно-волновом дуализме элементарных частиц, когда при определенных условиях они проявляются свои волновые свойства, а в других условиях являются частицами (Де Бройль, 1965). Если идти дальше в этом сопоставлении, стиховой метр может рассматриваться в качестве ритмического аналога волны, а семантика слова – локализованной корпускулярной частицы.
Отметим, также, что в некоторых случаях отдельные слова и фразы прозаических произведений, могут распространяться в обществе, в качестве образцов минималистской поэзии. Например, легендарное слово «апофегей» писателя Юрия Полякова, или крылатые выражения из минимального словаря начинающего гения, типа «амбивалентно», «трансцендентально» в романе «Козленок в молоке». Конечно, это не свидетельствует об отсутствии по большому счету различий между поэзией и прозой, а скорее говорит о существовании некоей пограничной полосы между ними, возможности перелета отдельных выражений из прозаического произведения в сферу поэзии.
3
Особенности семантики стихового слова
Многомерность стихового слова
Семантика слова в стихе подвергается деформирующему влиянию ритма. В этом главное отличие стихового слова от своего «прозаического двойника». «Слова вообще» не существует, «оторванное слово вовсе не стоит во внефразовых условиях». «Абстракция «слова», собственно является как бы кружком, заполняемым каждый раз по-новому в зависимости от того лексического строя, в который оно попадает» (Тынянов, 1965, с.77). Тем не менее, каждое слово характеризуется «основным признаком значения» (дерево – это дерево) и второстепенными признаками, которые определяются лексической окраской (эмоциональный, скрытый смысл слова).
Конструктивная роль ритма в стихе проявляется в деформации основного и второстепенных признаков и в появлении колеблющихся (неустойчивых) признаков, что, по-видимому, и приводит к непереводимости, иррациональности и эмоциональности поэзии. При этом наблюдается своеобразный принцип дополнительности: «сила лексической окраски прямо противоположна яркости основного признака» (Тынянов, 1965, с.137).
Тредиаковский совершил поэтическую революцию,