осторожнее. Григорьев не любит, когда его дела нюхают. И… Там не всё решает тот, кто за столом в кабинете дела ведет. Есть кто-то, кто молчит, а все слушаются.
Щетинин прикинул: неужели кто-то вроде бармена или девки за шторами дергает за нитки? Щетинин ухмыльнулся в ответ:
– Я тоже не люблю, когда мне мешают работать.
Они выпили ещё по одной, после чего Щетинин поднялся. Время идти дальше.
Щетинин остановился у «Медной подковы», его взгляд скользил по угрюмым, промокшим контурам здания, словно ощупывая их в темноте. Дождь прекратился, но город окутала липкая завеса, от которой мостовая поблескивала, словно смазанная маслом. В воздухе чувствовался густой аромат тления и прели, тянущиеся из зловонных дворов.
«Медная подкова» являла собой двухэтажную громаду с облупившейся вывеской, чей век давно истёк. Первый этаж ощетинился закрытыми ставнями, и лишь скудные лучи света просачивались сквозь узкие щели, словно робкие разведчики. Второй этаж дышал чуть живее – в нескольких окнах мерцал тусклый свет, но остальные зияли чернотой, будто эта часть здания хранила свои тёмные секреты или служила совсем иным целям.
Щетинин не спешил к парадному входу «Медной подковы», предпочитая обойти её стороной, изучая смутный фасад. Главный вход – широкая, грузная дверь, окованная железом, с мутным глазком оконца под самым потолком. У порога маячили двое – один пускал дым в промозглый воздух, другой зябко кутался в воротник. Эти двое не были случайными пьяницами; скорее, мускулы этого заведения, блюдущие покой этого грязного притона. Обойдя кабак, Щетинин заприметил узкую боковую дверь, укрытую в тени переулка – для тех, кто предпочитает исчезать незамеченным. А дальше, в грязной подворотне, меж полусгнивших бочек и вонючих баков, чернел ещё один лаз. Невзрачная, покосившаяся дверь, уходящая вниз на несколько ступеней. Само её расположение кричало – это вход в подвал, в тёмное чрево «Медной подковы». Для чего оно служило, оставалось лишь строить предположения.
Щетинин машинально зафиксировал в памяти все лазейки и тёмные углы. Старая рабочая закалка. В подобных клоаках не раз приходилось удирать самому или вдогонять тех, кто удирал от него. До встречи с Лизой оставалось с полчаса. Вполне достаточно, чтобы заглянуть в это осиное гнездо и почуять, чем оно дышит.
Щетинин остановился перед входом. Дверь тяжёлая, тёмное дерево, местами потемневшее от грязи и времени. Два вышибалы стояли по бокам – широкоплечие, с тупыми, каменными лицами, одетые в добротные, но поношенные пальто. Они смерили Щетинина взглядом, словно прикидывая, стоит ли задавать вопросы, но, видимо, решили, что игра не стоит свеч. Молча посторонились, пропуская внутрь.
Первое, что сбило с ног, – вонь. Густая вонь перегара и затхлости била в нос, с резким душком дешёвого пойла. Атмосфера давила, липкая от человеческого пота и едкого чадного дыма коптилок. Окна наглухо задраены тяжёлыми занавесками. Здесь не жаловали любопытных взглядов извне.
Публика была под стать этому грязному притону. Сброд, но одной породы. Щипачи, картёжники, пропойцы,