о запоя.
Лили вынырнула в мир, как пробка из бутылки шампанского, которое никто не собирался открывать.
– «Сюрприз!» – закричал аист, случайно пролетавший мимо окна роддома.
– «Сюрприз?!» – зашипели стены палаты, осыпаясь известковой перхотью.
Мать-Хаос поймала её на лету, словно бутылку, сорвавшуюся с полки в ночном магазине.
– Ты моя жирная запятая, – прошептала она, оборачивая дочь в футболку с выцветшей надписью «Исправлюсь». – Запятая, которая разделит мою жизнь на «до» и «после».
Колыбелью стал ящик из-под водки «Ностальгия». Внутри:
– Матрас из газетных заголовков «Алкоголь – не порок, а диагноз» шелестел проклятиями при каждом движении;
– Погремушка – гильза от папиного пистолета (он ушёл за хлебом сразу полле её рождения);
–Осколки бутылок на бортиках звенели как колокольчики дурного предзнаменования на языке пьяных скандалов:
«Ты – опечатка в романе под названием „Мы не хотели“…
…Ты – билет в театр, где все актёры забыли слова…
…Ты – пятно на рубашке судьбы, которое не отстирается…»
Снаружи ящик всё ещё хранил запах дешёвого алкоголя – будто сама Судьба выдохнула в лицо новорождённой
Первое обещание матери появилось на стене в тот же день.
Рита вывела мелом:
– «2003 год. Бросаем пить. Купим Лили куклу».
Буквы светились ядовито-зелёным, как на табло вокзала. Но к утру цифры поползли вниз, как пьяные муравьи, и утонули в трещине под плинтусом.
– Не реви! – Мать сунула ей в рот пробку от шампанского вместо пустышки. – Вот увидишь, всё исправим.
«Исправим» пахло дешёвым одеколоном и пережаренными надеждами. Даже светлячок Геннадий, вмурованный в потолок вместо лампы, моргал с издёвкой:
– Ложь-ложь-ложь…
Рита принесла домой «Пособие для идеальных мам», купленное за бутылку «Столичной».
– Смотри, доча, – она тыкала в картинку, где улыбающаяся женщина качала коляску. – Будем как они!
Но книга оказалась бракованной:
Строки расползались, как тараканы;
Фото ребёнка на обложке моргало и просило: «Закрой меня, тут темно»;
На странице «Как справиться с коликами» кто-то нарисовал шприц с самогоном.
– Чёрт! – Рита швырнула книгу в стену. Из корешка выпал бумажный самолётик с надписью:
«Глава 2. Почему ты всё испортила?»
Бабушка-Тишина принесла подарок – одеяло из платков, связанных из:
Обрывков её заводских смен;
Чеков за оплаченные долги Риты;
– Держи, внучка, – она завернула Лили в ткань, пахнущую хлебом и усталостью. – Это вместо любви. Любви у нас… – она посмотрела на Риту, которая разрисовывала стену новым обещанием, – …любви хватит на всех.
Но одеяло оказалось дырявым. Сквозь прорези проглядывали:
Синяки на руках Риты;
Пустые бутылки под кроватью;
Тень отчима, который ещё не появился, но уже пил на кухне.
Обещание «2003 год» окончательно сгнило. На его месте Рита нарисовала:
«2004. Купим Лили велосипед. Бросим пить. Точно-точно».
– Смотри, – она подняла дочь к потолку, где светлячок Геннадий выстукивал: «Врёшь-врёшь-врёшь». – Это наш билет в нормальную жизнь!
Но в тот же вечер Рита обменяла «билет» на пол-литра «Белого орла». Лили лежала в ящике и слушала, как осколки бутылок перешёптываются:
– Ты стоишь ровно пол-литра…
…Завтра тебя оценят в литр…
…Через год – в ящик…
А светлячок Геннадий, глотая слёзы вселенной, моргал последнее:
– …точка-точка-точка…
Так началась история девочки, чья колыбель пела ей колыбельные на языке разбитого стекла.
Детство в «Квартире-шарманке», или Как я научилась прятать слёзы в карманы
Квартира жила своей механической жизнью, словно гигантская шарманка, заигрывавшая проклятый мотив. Половицы скрипели на языке пьяных скороговорок, трубы в ванной выплёвывали ржавые куплеты о несбывшихся мечтах, а стены, оклеенные обоями «Цветы надежды», медленно увядали, как букет на поминках. На подоконнике чах кактус – единственное растение, согласившееся жить в этой атмосфере. Его иглы давно истлели, оставив стебель голым, как мамины клятвы. Каждую ночь пятно на потолке превращалось в созвездие «Пьяной медведицы», а из щели под плинтусом выползали серебристые тараканы, таща на спинах обрывки материнских обещаний: «Завтра