в палате стала почти невыносимой. Иван чувствовал, как между ними медленно разрастается бездна, которую уже не перепрыгнуть.
– Ты знаешь, – заговорил Евгений, тяжело дыша, – прощайся не со мной, а с тем миром, который ты знал. Потому что его больше нет. Есть только борьба. И цена за неё всегда выше, чем ты ожидаешь.
Иван наклонился ближе, его голос задрожал:
– Прости меня за всё. И спасибо тебе… за всё.
Евгений вновь улыбнулся, но эта улыбка была уже печатью на прощальном письме.
– Иди, Ваня, – произнёс он вполголоса. – Продолжай. Но помни: ты один, и в этом – твоя сила, и твоя слабость.
Они, держась друг за друга, поднялись. В комнате, где тишина казалась плотной, как сжатый воздух, они обменялись неловким мужским объятием – тем жестом, которого раньше между ними никогда почему-то не было. Это объятие сказало больше, чем все слова.
Карагай вышел из палаты, чувствуя, как его душу сжимает клятва, данная не Евгению, а самому себе: не отступить. И всё же, пока он шёл к выходу по коридору, в его сознании нарастал один мучительный вопрос: каким будет следующий удар? В мире, где всё решает система, оставалось лишь гадать, когда и как она сделает свой очередной подлый шаг.
Собачий поцелуй
После шестидесяти пяти я почувствовал себя немного несчастным. Ну, не то что бы совсем уж несчастным, но что-то в моей жизни изменилось далеко не в лучшую сторону. Конечно, голова у меня по-прежнему работала нормально, да и все остальные органы тоже пока, вроде бы, не отказывали. В общем, грех было жаловаться, но что-то засело у меня внутри и потихоньку свербило, свербило… С каждой неделей, с каждым месяцем дух мой понемногу, по чуть-чуть, по капельке сникал и сникал. Как-то незаметно я стал часто вспоминать прошедшие годы, села и города, в которых жил и работал, молодых женщин, с которыми флиртовал, матерей своих трех дочерей, удачные и неудачные статьи, поступки, мысли… Однажды проснулся посреди ночи и подумал: может быть, все эти воспоминания идут от того, что Господь начал исподволь готовить меня к уходу? И так мне стало грустно, так тошно стало на душе, что в какой–то момент я даже внутренне зарыдал: а ведь мне уже, наверное, никогда не выбраться из этой колеи. Что поделаешь – уже вечер. Се ля ви.
Подобное самопрограммирование до добра не доводит. Известный результат мог наступить гораздо раньше, чем предусмотрено матушкой-природой. К счастью, на помощь мне пришли две добрые души. Нет, не люди, а уличные собаки.
В ту пору я обитал в похожем на райский уголок дачном поселке, что раскинулся на берегу лимана, в нескольких километрах от «самого синего в мире» моря. Как меня туда занесло? А вот как. Когда дочка училась в старших классах, мы с ней остались одни, потому как мать ее решила идти по жизни своим путем. Жили мы тогда в красивом городе с многовековой историей на другом конце страны. В городе том имелась масса самых различных вузов, некоторые из них занимали весьма заметные места в престижных рейтингах, но у дочки, девочки довольно своенравной и самостоятельной (вся в меня), были