нужно, чтобы они были открыты, если вы меня понимаете. Чтобы их разум был открыт. А в подобной комнате они с самого начала закроются.
– Ну, я же не отправлю вас к ним, в гущу шестидесяти трех чудовищ, если это то, на что вы намекаете. Я не представляю, как они отреагируют, и, соответственно, никак не могу гарантировать вашу безопасность.
Керри бросила взгляд на охранные посты и только тогда заметила, что все они были идеально триангулированы – здесь все находилось под прицелом.
– Но ведь и вы не хотите спровоцировать их, чтобы пришлось открывать огонь?
– Это было бы контрпродуктивно.
– Тогда сами выберите одного, – сказала Керри. – Вы знаете их лучше, чем я.
Если у инсмутских заключенных все еще имел силу какой-либо общественный строй, то Эсковедо, по-видимому, решил начать с вершины их сложившейся иерархии.
Заключенного, которого ей привели, звали Барнабас Марш – если, конечно, ему еще нужно было имя, которое никто из представителей его вида не мог выговорить. Возможно, теперь имена использовались лишь надзирателями для собственного удобства, но если они все еще имели значение, то в случае с этим заключенным сыграла свою роль фамилия – Марш. Барнабас приходился внуком Обеду Маршу, капитану кораблей, который, если верить деревенским легендам, бывал в странных местах, как в море, так и под водой, откуда и привез образцы ДНК и связь с существами, которая изменила ход истории Инсмута.
Барнабас был стариком уже при аресте, а по человеческим меркам он стал более чем древним. Керри старалась не воспринимать его как чудовище, но не могла подобрать никакого другого слова ни к нему, ни к остальным заключенным. Марш показался ей самым ужасным из всех – в нем она видела одутловатого, бочкообразного человека, который когда-то был властным и все еще не забыл, кем был и чем занимался.
За усами на его раздувшейся шее возмущенно колыхались жабры. Толстые – шире, чем у любого человека, – губы растягивались книзу в несходящей властной усмешке.
Он ходил раскачиваясь, будто уже не был приспособлен к жизни на суше. Когда двое охранников в бронежилетах подвели его к комнате, он посмотрел на Керри сверху вниз и прошел внутрь, волоча ноги, будто решил уступить и потерпеть ее, пока это вторжение не закончится. Постояв достаточно долго, чтобы с презрением оглядеть стол и стулья, стоящие в центре комнаты, он снова двинулся к углу, где сполз на пол, облокотившись плечом там, где стены соприкасались, оставляя место для его спины с острыми шипами.
Керри начала:
– Полагаю, вы меня понимаете. Каждое слово, – сказала она. – Но при этом не можете или не хотите разговаривать так, как разговаривали в первые десятилетия своей жизни, хотя я не вижу ни одной причины, по которой вы не могли бы меня понимать. И этим вы превосходите всех божьих тварей, с которыми мне удавалось общаться.
Он посмотрел на Керри выпученными черными глазами. Эсковедо был прав: это был определенно нечеловеческий взгляд. Даже не взгляд млекопитающего.