Плоховидящим котам и собакам вживляют в гляделки искусственные хрусталики…
Ох, и соскучился я тут по нормальным существам: по тебе, по Полкану, по Кысе с Баксом, по нашей Орловке! Нет уже мочи никакой сидеть в благоустроенной тюрьме, где ни по крышам побегать, ни на помойке порыться, ни рожу кому-нибудь расцарапать. На все – запрет, «фербот», по-ихнему.
Так что, не верь, Василий, если скажут тебе, что за границей сплошь сметаной намазано. Наглая это брехня! Тебя бы радовали миски из дутого стекла, коврики из овечьей шерсти и пищащие игрушечные мышки, если бы ты весь день сидел на подоконнике? Ни пожрать от пуза, ни мышь на двоих раздавить, ни с котами из теплоцентрали силами помериться…
Сбегу я отсюда. Вот потеплеет и сбегу. Тут по соседству одни в отпуск в наши края собираются, так я к нришь, в им в багажник запрыгну. Мне бы только до кордона добраться. Дядя Миша говорил, что через польскую границу слона нерастаможенного за хобот провести можно, не то, что коту прошмыгнуть. А там я и по запаху Орловку найду. Примешь меня на свой чердак?
Письмо мое, Вася, – звуковое. Тебе его слово в слово перескажет Петрович, который сидит сейчас на бархатной подушке нашего пуделя и запоминает каждое мое «мяу».
Память у него – дай бог каждому. Если б не пил, цены б ему не было. А, с другой стороны, не наклюкайся он однажды, никто бы о нем и не узнал. А так… Пригласила наша бабка к себе на именины Грубершу, Шульциху и еще двух приятельниц, таких же, как и сама – в мужской одежде, с бритыми затылками и сигаретами в фарфоровых зубах. Разлила винцо по рюмочкам и к телефону побежала поздравление Клауса выслушивать. Пока болтала, подруги ее на перекур отправились, оставив балконную дверь открытой…
Тут наш Петрович на праздничный стол и приземлился. Увидев хозяйскую рюмку, высосал вино до самого дна. Хмель ему в голову ударил, и решил он, что в Германии его никто не уважает. Ломанулся попка на железнодорожную станцию, чтобы на родину уехать. Прибыв на вокзал, решил взять в автомате билет, поскольку он – приличный иностранец. Долбил клювом по кнопкам, тыкался во все отверстия, пока не застрял в аппарате.
Пассажиры, не сумевшие обилетиться из-за Кореллы, вызвали Службу спасения, и последняя вызволила пернатого пьяницу. Вместо благодарности, тот исклевал спасателям руки. Тут, конечно, пресса набежала, телевидение приехало, пассажиры мобильниками защелкали, снимая нетрезвого попугая.
В тот день Петрович попал не только в криминальные сводки, но и во все местные газеты. Везде была его пьяная рожа со щеками цвета взбесившейся морковки.
Узнав о происшествии, Кунтиха примчалась к спасателям забирать свою загулявшую скотинку. Теперь балконную дверь она плотно закрывает. Клетку тоже. Но Петрович научился ее отпирать и, когда бабки нет дома, летает по квартире с криком: «Я – почтовый голубь!».
Он давно мечтает слетать в родные края, дабы убедиться, что «таки грамотно