население лагпункта, тысячу двести человек, построили по бригадам у палаток и бараков. Что-то затевалось. Возле вахты толпилось начальство.
Горев, начальник лагпункта, вдребезги пьяный, едва стоял на ногах; очевидно, он не протрезвился еще после вчерашней пьянки. Его бережно поддерживали два молодца с кровавыми петличками на шинелях.
– Тише! – крикнул один из них. – Начальник лагпункта хочет сказать вам несколько слов.
Горев слабо махнул рукой, глупо улыбнулся и выдавил:
– Гра…ык… гра…ык…
Тогда из свиты выскочил юркий Гришка Филон, вскочил на пенек и заорал что было мочи:
– Граждане заключенные! Сиводне у нас аврал… Всем понятно? Сиводне мы должны, так сказать, во что бы то ни стало отсыпать подход к мосту на 85-м пикете и… так сказать… пропустить поизд… Это задание на сиводнишний день идет от нашего начальника всех Ухто-Печорских исправительно-трудовых лагерей – товарища Якова Мороза… Я думаю, товарищи… то есть… граждане заключенные… что партия, товарищ Сталин и товарищ Мороз зовут нас… на агромный подвиг!.. Это вам не отмычкой замок открыть и не сумочку у мадамочки отрезать, а… так сказать, через труд и перековочку пропустить поизд. Ура!
– Ура! – крикнули люди в малиновых петличках.
– Ура! – продребезжал единственный голос из толпы заключенных. Это взывал сгорбленный старичок, шатавшийся от слабости. Очевидно, он уже не соображал, что делал.
Построенный наспех большой мост через реку Лунь-Вож был готов. Справа и слева от него возвышались два длинных недосыпанных земляных конуса.
В длину всего моста красовался яркий плакат: «Труд в СССР – дело чести, дело славы, дело доблести и геройства! (Сталин)».
Суетливые десятники быстро расставили бригады землекопов, и работа началась. Забой нашей бригады находился на горе, метрах в ста от левого конуса. Часть бригады работала в огромной пещере старого забоя.
Прибежал Гришка Филон, набивая пену у губ, быстро заговорил:
– Нажимайте, граждане. Сам товарищ Мороз приедет на открытие моста… Говорят, всем скидки со сроков будут… досрочно освободят… оркестр приедет.
Маленький паровозик «кукушка», пронзительным свистом оглашая тайгу, подвозил шпалы и рельсы. Метр за метром укладывали путь.
Профессор Сушков с остервенением нагружал тачку песком, хилыми руками поднимал ее и, покачиваясь из стороны в сторону, вез по скользкому трапу вверх, на насыпь. Я видел, что он тратит последние силы.
– Оставьте, не торопитесь, – советовал я.
– А кто их знает, – отвечал он, прерывисто дыша, – может, и действительно досрочно освободят.
Вскоре приехал духовой оркестр. Музыканты быстро расположились на траве под соснами и заиграли бравурный фокстрот:
…Моя красавица мне очень нравится…
С насыпи вместе с тачкой скатился заключенный и сломал себе шею.
Профессор Сушков, нагрузив тачку, стал ее поднимать и вдруг, охнув, сел на землю, держась руками за живот. Я подбежал к нему и попытался