выбралась из-за стола. Ее ухода никто не заметил: у детей начались уже танцы.
Николай Палыч вел Иру Каримову. Огромный Вовка Маслов прижимал к себе Любу, которая в спектакле играла привидение. Неплохо играла, кстати, несмотря на свою вызывающую материальность.
– Ты меня задавишь! – капризничала Люба.
– Ну, я еще никого не задавил, – успокоил Вовка. – Ребро как-то сломал – это было.
– Ребро?
– Танцевал тоже с одной. Обнял покрепче – смотрю: побелела, слова сказать не может. Думаю: что такое? Ребро оказалось сломано. Потом в больницу к ней ездил.
– И все? Как честный человек, ты должен был на ней жениться!
– Дак она уже была замужем.
Между танцующими ходил и улыбался Королевич. Носил на стол еще какие-то закуски, чистые стаканы. Сын вечно занятой мамы, Королевич отдан был в свое время в круглосуточный детский сад, и бронебойная система тамошнего ухода и воспитания навсегда закрепила некоторые особенности его развития: он был молчалив, запуган, учеба у него не шла никакая, и работать он в конце концов устроился сторожем. В театре Королевич ничего, конечно, не играл, но всегда был под рукой для разных мелких поручений. Фомина вроде бы любила его и как-то берегла: ни разу в жизни не повысила на него голос. Больше-то никто из детей, включая безукоризненного Николая Палыча, не мог этим похвастаться.
Сазонов набросил куртку, собираясь выйти покурить. Посмотрел на Соню:
– Составишь компанию?
На улице было морозно, сыпал снег.
– Ты, значит, английский преподаешь? – Сеня выпустил струйку дыма. – Я его так и не выучил… Скажи что-нибудь!
– You are absolutely irresistible… – пробормотала Соня, и последний звук Сазонов снял с ее губ поцелуем.
– Я ведь правильно понял? – улыбнулся он и поцеловал Соню еще раз.
Губы были мягкие, не настойчивые, ничего-то Сенечка не добивался, ему просто нравилось целоваться. Недокуренную сигарету за Сониной спиной послал в урну точным щелчком.
– Что-то их долго нет, – отметил Вовка Маслов. Подмигнул Ирине и Любе: – Ну все, девки! Сазон щас ее завербует. Будет у нас еще одна артистка. Как станете роли делить?
– Никак не станем, – сказала Ирина. – Я ухожу из театра.
Вовка и Люба переглянулись. Не зная, как реагировать, Вовка потянулся за коньяком. Люба растерянно спросила:
– Ты чего, Ир? Может, еще подумаешь? Останешься?
Остаться Ирина никак не могла.
– Никому не интересно смотреть, как ты путаешься в собственных ногах! – кричала Фомина на репетициях.
– Ты живая вообще? – интересовалась.
– Ира, я стесняюсь спросить, у тебя в жизни секс – был?
– Так, послушайте все! – объявляла. – Вот у нас Ира Каримова пропустила прогон, потому что у нее умер отец. Сообщаю. Для тех, кто не в курсе! Театр – это искусство коллективное. Меня не волнует, что у вас происходит в вашей личной жизни! Назначена репетиция – извольте быть!
Ирка потом рыдала, забившись в гигантский платяной шкаф, вздрагивала и тряслась среди фраков,