царю Курбский, кажется, никогда не был особенно близок и не удостаивался его личной дружбы. Во всех его писаниях чувствуется неприязнь к Ивану, даже когда он говорит о «беспорочном» периоде его правления; в политическом отношении царь для него – необходимое зло, с которым можно мириться, пока он говорит с голоса «избранной рады» (Алексея Адашева, попа Сильвестра и их приверженцев); в человеческом – это опасный зверь, терпимый в людском обществе только в наморднике и подлежащий ежедневной строжайшей дрессировке.
Первое серьезное столкновение с царем произошло у Курбского, по всей видимости, на почве вопроса о poдoвых вотчинах. Курбский поддерживал решение Стоглавого собора об отчуждении монастырских земель, и надо полагать, не последнюю роль здесь сыграло то, что имения Курбских еще при отце Грозного, Василии III, были отданы монастырям. Но направленность царского Уложения 1560 года вызвала его негодование. Впоследствии Грозный писал польскому королю Сигизмунду II Августу, что Курбский «начал зваться вотчичем ярославским, да изменным обычаем, со своими советниками, хотел в Ярославле государити». Видимо, Курбский добивался возвращения себе каких-то родовых вотчин под Ярославлем. Данное обвинение Грозного отнюдь не беспочвенно: в Литве Курбский именовал себя князем Ярославским, хотя в России никогда официально не носил этого титула. Понятие отечества для него, как видно, было бессмысленно, коль скоро не включало в себя родовой земельки.
В 1560 году Курбский был послан в Ливонию против войск магистра Кетлера. По уверению князя, царь при этом сказал: «После бегства моих воевод я вынужден сам идти на Ливонию или тебя, любимого своего, послать, чтоб мое войско охрабрилось при помощи Божией». Грозный, в свою очередь, пишет, что Курбский соглашался выступить в поход не иначе как на правах «гетмана» (то есть главнокомандующего), и что князь вместе с Адашевым просил передать Ливонию под их руку. Царь увидел в этих притязаниях удельные замашки, и это сильно не понравилось ему.
Рать Курбского одержала блестящую победу над ливонскими рыцарями. Магистр Кетлер с девятью полками встал верстах в пятидесяти от города Вейсенштейна, среди болот. Курбский пошел прямо на врага, полагаясь на неожиданность удара. Целый день русское войско пробиралось сквозь болота, увязая в топкой грязи. Курбский сам пишет, что если бы немцы в этот момент напали на него, то побили бы в пух и прах, хотя бы имели войска втрое меньше; а русская рать уступала в численности войску Кетлера – под началом Курбского было всего 5000 ратников. Но, к счастью, рыцари ждали врага в широком поле, за болотами.
Наступила ясная ночь, непривычная для москвичей (восхищенный Курбский пишет, что в приморских странах ночи бывают особенно ярки). Дав роздых коням, русские в полночь ударили на рыцарский лагерь. Около двух часов продолжалась перестрелка. Наконец к Курбскому подоспели подкрепления, и князь бросил в бой все силы. Рыцари не выдержали натиска и побежали. Их гнали до глубокой реки, где и произошел окончательный разгром: под тяжестью людей и лошадей единственный мост через реку обрушился, и