, явно не платили за аренду.
Однажды вечером молодой Артур Рэйвен, ещё не обременённый титулом, но уже наделённый любопытством, достойным кошки с восемью жизнями, рылся в библиотеке. Там, среди книг, пахнущих плесенью и чьими-то несбывшимися надеждами, он наткнулся на старинный сундук. Открыв его – с трепетом, будто это была коробка с пирогами, которые он не заказывал, – Артур обнаружил письма, дневники и небольшую картину. На ней был изображён вечерний сад, тот самый, что раскинулся за окнами, но в мазках краски таилось что-то зловещее, словно художник пытался шепнуть: «Не суйся сюда, парень».
Среди бумаг лежала записка, написанная дрожащей рукой его деда:
«Тот, кто найдёт эту картину, узнает истину, способную разнести нашу семью в пух и прах. Берегись того, что ищешь, ибо правда – это не чашка чая с молоком, а скорее пинта горького эля без закуски».
Артур уставился на полотно, чувствуя, как сердце колотится, будто он только что пробежал марафон от кредиторов. Внутренний голос – тот, что обычно советовал ему не трогать горячие пирожки, – шептал: «Спрячь и забудь». Он так и поступил, засунув находку обратно в сундук, будто это была дурная привычка, от которой можно избавиться, если не смотреть ей в глаза. Но Артур не знал, что тайны – как сорняки в этом проклятом саду: стоит их тронуть, и они начинают расти с удвоенной силой, пока не задушат всё вокруг.
За окном ветер шевелил ветви, и тени в саду казались живыми, будто кто-то уже начал репетировать финал этой истории. Артур закрыл сундук, мысленно пообещав себе, что разберётся с этим позже. «Позже» – любимое слово британцев, означающее «никогда», если дело касается налогов или семейных скелетов. Но сад за окном молчал, терпеливо ожидая своего часа, и только плющ, цепляющийся за стены, знал, что рано или поздно правда всё равно вылезет наружу – как соседский кот, которого ты случайно запер в своём сарае.
Глава 1
Возвращение в Сент-Мэри
Jaguar E-type цвета британского гоночного зелёного скользил по улочкам Сент-Мэри с грацией кота, который знает, что мышь уже в ловушке, но не хочет портить себе маникюр. Алан Уэст щурился от солнца, размышляя, что в этом городке время, похоже, застряло где-то между викторианской эпохой и эпохой, когда люди ещё верили, что чай решает все проблемы. Брусчатка под колёсами урчала, как недовольный дворецкий, которому велели принести ещё один поднос с булочками.
Машина остановилась у дома с белыми ставнями, где плющ на заборе явно считал себя главным жильцом. Алан выбрался наружу, вдохнул аромат роз и пробормотал себе под нос:
– Провинция. Пахнет свободой, цветами и чьими-то спрятанными грехами. Прямо как полицейский участок в Нью-Йорке, только без вони кофе из автомата.
– Ты опаздываешь, мой дорогой, – голос Эмилии Уэст с крыльца был мягким, но с лёгким намёком на то, что она могла бы отчитать его и пожёстче, если бы не свежий пирог в духовке.
Она смотрела на сына поверх очков с видом школьной директрисы, которая только что застукала тебя с сигаретой за углом, но всё ещё надеется, что ты исправишься.
– Опаздываю? Нет, мама, я просто дал местным кошкам шанс полюбоваться моим прибытием, – Алан усмехнулся, поднимаясь по ступеням и чмокнув её в щёку. – Ты же знаешь, я всегда возвращаюсь с театральным опозданием. Это мой стиль.
– Твой стиль – это оправдания, которые я слышу с тех пор, как ты опоздал на собственное крещение, – Эмилия закатила глаза, но обняла его с теплотой, от которой даже закоренелый циник вроде Алана почувствовал себя дома.
– Пробки? – поддразнила она, открывая дверь.
– Нет, мама, я просто слишком долго любовался своим отражением в зеркале Jaguar’а. Заслуживаю медаль за скромность, не находишь?
– О, безусловно. И ещё одну – за умение выкручиваться, – парировала Эмилия, пропуская его внутрь.
Дом встретил Алана знакомым уютом: слегка потёртые обои, запах лаванды и ощущение, что время здесь ходит в тапочках, а не в ботинках с подковами. В гостиной на столике уже ждал чайник и чашки с выцветшими розами – такие старые, что, кажется, их расписывали ещё при королеве Виктории.
– Как дела, мама? – спросил Алан, разливая чай. Вопрос был лёгким, но взгляд его цепко изучал её лицо, выискивая тени усталости или тревоги.
– Не жалуюсь, сынок, – она отвела глаза, будто скрывая что-то за этой улыбкой. – Но давай лучше о тебе. Как Нью-Йорк? Всё ещё бегаешь за преступниками, как собака за почтальоном?
– Почти. Только преступники там бегают быстрее, а почтальоны, кажется, давно перешли на голубиную почту, – хмыкнул Алан, отпивая чай. Внутри он отметил её уклончивость, но решил не давить. Пока. – А что у вас тут? Всё так же тихо, что можно услышать, как плющ в саду Рэйвенов планирует захват мира?
Эмилия подавила смешок, но глаза её загорелись:
– Не совсем. Слышал про дом лорда Рэйвена? Картина пропала. Семейная реликвия, говорят, висела там ещё со времён, когда Шекспир писал свои первые черновики.
– Что, кто-то спёр их фамильное полотно? Надеюсь, не для того, чтобы повесить