через три дня старец позволил ему встать с полатей. Степан сделал несколько шагов, и его шатнуло. Опершись о стену рукой, он продолжил свое путешествие по комнате до двери и толкнул ее. Увидев старца, сидевшего у окна в горнице, Макушев остановился в дверном проеме, закрыв его своим телом полностью.
– Входи, Степан, входи, уже можно.
– Как вас зовут, отец? – спросил Макушев.
– Михаил.
– А по отчеству?
– А ты зови меня отец Михаил, и то ладно будет.
– Хорошо, отец Михаил, мне уже лучше. Я чувствую. Как вы меня лечили? Я не помню ничего.
– Ты спал, потому не помнишь. Вижу, лучше тебе, слава Богу. Но пока воротись на место и полежи чуток, сейчас настоя принесу, целебный настой, на семи травах, силу дает, хворобу снимает.
Макушев медленно вернулся на полати и лег.
– Какой сегодня день, отец Михаил?
– Четвертый, как ты здесь.
– Как четвертый?
– Так, четвертый.
– И что, я столько времени спал?
– Да.
– А как же вы меня лечили?
– Молился и прощения у тебя просил.
– Прощения? У меня? За что? Ничего не пойму, отец, вы же меня впервые видите. Какое прощение? И зачем?
– Ладно, много вопросов задаешь, потом тебе расскажу, а сейчас вот попей и поспи. Сон – самое лучшее лекарство на земле. Сон и молитва.
– Я не помню молитв.
– Ты спи, молиться я за тебя, сынок, буду, я помолюсь… – сквозь надвигающуюся дрему услышал Степан.
Так продолжалось несколько дней. Степан просыпался, старец кормил его, потом заставлял делать некоторые упражнения и снова укладывал спать. Макушев беспрекословно выполнял все требования отца Михаила, он чувствовал, что с каждым днем ему становится легче, проходит боль в голове и теле, нестерпимая ломота в костях. В нем появилось желание жить, которое было просто задавлено постоянной болью и слабостью. Всего за месяц его большое и сильное тело, как ему казалось, превратилось в сплошной комок боли. Постепенно, видя беспомощность врачей, он внутренне согласился с тем, что ему уже никто не поможет. Теперь все менялось. Слабость уходила, вытекала из него, освобождая место живительной силе.
Через две недели Степан был еще хоть и слаб, но стал помогать старцу по хозяйству. Отец Михаил был доволен. Теперь они долго беседовали по вечерам. Макушев рассказывал ему о том, как жил свою жизнь, как воевал в Гражданскую, как воевал с фашистами. Отцу Михаилу было интересно все, любые мелочи жизни Степана. Наверное, впервые Макушев испытал острую потребность открыться этому человеку, он рассказывал о себе все без утайки, как на исповеди, и от этого становилось легко и спокойно на душе. Ему пришлось пережить при этом чувство горечи и стыда за некоторые свои поступки, но он не увидел в глазах старца не то что осуждения, даже тени укора. Он видел только понимание. Старик как бы вторил ему своими глазами, окруженными лучиками морщин, внимательными и спокойными, проникающими своим чистым, светлым взглядом в самую душу: «Да, тогда ты поступил так, и тебе теперь