.
«Там лучше», – сказала мне Клеманс, когда я объявила о переезде.
Лучше – сравнительная степень от «хорошо». Недостижимый абсолют, если вдуматься. Всегда только «лучше». Никогда не идеально.
Двери вокзала раздвигаются передо мной с неожиданным визгом. И в этот момент Марсель обрушивается на меня.
Мистраль.
Я слышала о нём, читала, переводила упоминания в романах, но не была готова к его физической мощи, равнодушной силе. Он не просто дует – толкает, сбивает с ног, проникает под одежду, находя каждую складку, каждый незащищённый сантиметр кожи.
Я нелепо взмахиваю руками, пытаясь удержать равновесие. Чемодан кренится набок, как маленький парусник в шторм. Шарф превращается в хлыст, ударив меня по щеке. Волосы взбунтовались, закрыв обзор тёмным вихрем.
Мир на мгновение теряет чёткость. Вокзальная площадь размывается, превращаясь в калейдоскоп непонятных форм и цветов. Сквозь пряди волос, вижу только обрывки реальности: резкие тени под фонарями, развевающиеся подолы пальто, сухие листья, танцующие в воздухе абсурдным балетом.
– Мадам, с вами всё в порядке? – голос откуда-то сбоку.
Я знаю эти слова. Я говорю на этом языке всю жизнь. Но в тот момент, когда пытаюсь ответить, французский предаёт меня. Язык прилипает к нёбу, слова застревают между мыслью и артикуляцией.
– Да… Нет… Я ищу… – каждый слог даётся с усилием, будто я забыла, как извлекать звуки.
Мужчина – таксист, понимаю по темно-синей куртке – смотрит на меня с той особой смесью вежливости и терпения, которую принято выказывать иностранцам или душевнобольным. В данный момент я, вероятно, напоминаю и то, и другое.
– Такси? – предлагает он, выделяя слоги, как будто я туристка из далёкой страны.
– Да, спасибо, – выдыхаю с облегчением. Простые слова благодарности оказываются единственным, что я могу вспомнить.
Он берёт мой чемодан, и мы пробираемся сквозь ветер к машине. Свет фонарей отбрасывает на тротуар наши гротескные тени – мою с развевающимися волосами и его с моим чемоданом. Смотрю на них, на эти призрачные силуэты, и мне кажется, что это кадр из фильма о чьей-то чужой жизни. Не моей.
В такси тепло. Машина пахнет хвойным освежителем и чем-то сладковатым – карамелью или сиропом от кашля. Я называю адрес, и мы трогаемся. За окном разворачивается город, в котором я была дважды, как туристка, город, в котором теперь предстоит жить. Незнакомая архитектура мелькает за стеклом: охристые и терракотовые фасады, неожиданные повороты улиц, площади, возникающие в просветах между домами.
– Вы издалека? – спрашивает таксист. Его голос звучит на октаву ниже, чем можно было предположить. Марсельский акцент растягивает гласные, делая речь почти пародийной для парижского уха.
– Из Парижа, – отвечаю я и сразу жалею. Признаваться парижанином здесь – почти как объявлять себя врагом.
– А-а, – многозначительно тянет он, и в этом звуке умещается вся многовековая история взаимного недоверия.
Мне хочется объяснить, что я больше не парижанка. Что я, по сути, никто. Переводчица без текста, женщина без мужа. Но вместо этого я неопределённо улыбаюсь и смотрю в окно.
Улицы сужаются, становятся круче. Мы въезжаем в квартал, где дома жмутся друг к другу, как старики в холодный вечер. Машина замедляется перед моим временным прибежищем – отелем с облупившимся фасадом и тяжёлой деревянной дверью.
– Приехали, – объявляет таксист.
Я расплачиваюсь, чувствуя, как дрожат пальцы. Он замечает это, но тактично делает вид, что всё в порядке. Может быть, для него всё действительно в порядке. Может быть, каждый день он видит женщин средних лет, прибывающих в город с нелепым количеством багажа и плохо скрываемым отчаянием в глазах.
Мистраль всё ещё бушует, когда я, наконец, остаюсь одна перед дверью. Вот так, Луиза, прекрасное начало новой жизни.
Я делаю глубокий вдох. Воздух пахнет морем, йодом, солью – странный, резкий запах для той, кто привыкла к затхлости парижских улиц. В этом запахе нет изысканности, но есть что-то подлинное, первобытное. Чужое. И в этой чужеродности, как ни парадоксально, я чувствую первое за долгое время облегчение.
Утро наступает с той неизбежностью, с которой приходят все неприятные вещи: счета, старость, воспоминания. Сквозь шторы в гостиничном номере пробивается свет – уже не такой резкий, как вчера. Мистраль ушёл так же внезапно, как появился, оставив после себя чистое небо и прохладу.
Зеркало в ванной комнате возвращает моё лицо. Следы усталости вокруг глаз, еле заметные морщинки у губ, тонкая линия складки между бровями. В Париже я избегала смотреть на себя подолгу. В Марселе, видимо, придётся научиться.
Завтрак в отеле – пластиковая корзинка круассанов и кофе из термоса. Я ем методично, не чувствуя вкуса. Час спустя, освободив номер, я уже стою перед домом, который должен стать моим новым адресом. Девять двадцать. Я, конечно, пришла раньше – старая привычка контроля, последний оплот предсказуемости.
Но