замке. Однако она была жива и даже следила по газетам за главными событиями в королевстве. Поэтому и явилась на праздник, пылая гневом. Ею пренебрегли, невзирая на ее многочисленные заслуги, и она намеревалась отомстить.
Наклонившись над колыбелью, в которой лежал новорожденный, старая карга провозгласила на весь зал:
– Принц вырастет занудой!
Все ахнули, король схватился за голову, а королева, еще не окрепшая после родов, потеряла сознание.
Однако, как известно, самое сильное заклинание – последнее. И оно еще не было произнесено. В открытое весеннему ветерку дворцовое окно влетела вечно опаздывающая фея Мелюзина. Она приземлилась на подоконнике, легко спрыгнула, подбежала к детской кроватке, и ребенок, проснувшись, улыбнулся ей.
– Ах, я не могу отменить сказанного прежде, – воскликнула фея, – но вот мой дар: принц станет математиком! И почти все его занудство уйдет в науку. А если что-нибудь и останется сверх того, то такому красивому, доброму, просвещенному и талантливому юноше подданные простят это с легким сердцем.
Вся толпа принялась рукоплескать, а генерал дал отмашку, и пушки загрохотали, рассыпая праздничные салюты по ночному небу.
Золушка
Золушка присела на минутку у очага, но не убереглась, и на нее налетела мачеха.
– Уроки выучила? – спросила она.
– Да успею я, – отмахнулась сиротка.
– Учитель музыки сказал, что ты до клавесина неделю не дотрагивалась.
– Врет! Я дотрагивалась! Пыль с него вытирала.
– Да зачем же тебе в пыли пачкаться? – всполошилась мачеха. – У нас шесть горничных и дворецкий. Они же обидятся!
– Ну и черт с ними, пусть обижаются. Я ведь должна освоить домоводство? Или вы с отцом не собираетесь выдавать меня замуж? Думаете сохранить мое приданое для Мериэтты и Ангелины?
– Что ты такое говоришь, – запричитала мачеха. – Да как ты можешь?! Твой отец о твоем приданом думает больше, чем о своем здоровье. Ты весьма богатая невеста. Но ведь дело не только в деньгах. Надо ходить на балы, иметь хорошие манеры, изящно танцевать, изысканно петь и красиво одеваться. Ведь ты хочешь выйти замуж за красивого, воспитанного и изящного юношу, а не за какого-нибудь грубого, скупого старикана, которому наплевать на твою молодость и красоту. А учитель танцев жалуется, что ты невнимательна и грубишь ему.
– Он все время пристает: «Поднимите ручку, мадмуазель, отставьте ножку, мадмуазель! Да не эту, а другую!» Вечно все не так! То я не так подол приподнимаю, то не так реверанс делаю. Надоел! Не пойду больше на уроки. Пусть он со своими любимицами, Ангелиной и Мериэттой, танцует.
– Да как же ты жить будешь, если и менуэта станцевать не умеешь?! – всхлипнула мачеха.
– Девочки, девочки, не ссорьтесь! – В залу вбежал сияющий отец, за ним – лакей с подносом, на котором лежали свитки, затянутые голубыми ленточками, каждая из которых была скреплена сургучной