вынул из меня член, и я закричала от острой боли. Тогда он отвесил мне пощечину.
– Тихо!
Я сжала губы, наблюдая, как он встает и надевает халат.
– У тебя уже были месячные?
Я покачала головой, потому что не могла говорить.
– Хорошо. Мне бы не хотелось, чтобы у тебя появился выродок, ясно? – Он снова надо мной навис, и я вздрогнула. – Я позабочусь о том, чтобы горничные убедились, что у тебя начались месячные. Не переживай. Я никому не позволю узнать, что ты – никчемная маленькая шлюшка. Я тебя защищу. – Он похлопал меня по щеке, прежде чем отойти, и я не шевелилась, пока он не оказался за дверью.
Когда его шаги затихли, я уперлась в матрас и смогла встать, несмотря на боль. По моим ногам потекло что-то теплое. Я заковыляла вперед, подхватила сорванные трусики и, снова вскрикнув, зажала их между ног. Дрожа, я свернулась калачиком на кушетке, уставившись на кровать, видневшуюся в темноте.
Незадолго до восхода солнца дверь снова открылась, и я вжалась в спинку, стараясь казаться незаметной. В комнату вошла Дорма, одна из горничных. Она была из тех, кто помоложе, и всегда смотрела на меня так, словно я ей чем-то мешаю. Женщина смерила меня взглядом.
– Вставай! – резко приказала она. – Нам надо привести тебя в порядок, пока остальные не проснулись.
Я поднялась, морщась от боли между ног, и бросила взгляд вниз. На ногах у меня были кровь и еще что-то, от чего у меня резко сжался желудок. Дорма начала собирать простыни. Они тоже были в крови.
– Тебе лучше держать это в секрете, – пробормотала она. – Твой дядя – важный человек, а ты – просто предательница. Тебе вообще повезло, что тебя оставили в живых.
Я терпеливо наблюдала, как она комкает простыни и бросает их на пол. Потом она начала стаскивать с меня одежду, пока я не осталась абсолютно голой, несмотря на то, что я дрожала. Под ее жестоким взглядом я чувствовала себя грязной, никчемной и использованной.
Бросив мою ночную рубашку в окровавленную кучу на полу, она помогла мне надеть халат.
– Теперь мы пойдем в ванную, и если кто-то спросит, что случилось, ты скажешь, что у тебя начались месячные, понятно?
Я кивнула. Я не стала задавать вопросы или сопротивляться.
Той ночью дядя Дюрант снова пришел в мою комнату, а потом и на следующую ночь, и еще, пока ему, наконец, не пришлось уехать в Атланту. Каждое утро Дорма стирала простыни и мыла меня. Через несколько дней после его отъезда у нее на шее появилась дорогая подвеска. Такой была цена ее молчания.
Сегодня
Стук в дверь выдернул меня из мучительных воспоминаний. Глубоко вздохнув, я постаралась придать голосу твердости:
– Входите.
Тетя Эгидия открыла дверь, но не стала заходить внутрь. Она нервно сжимала губы:
– Киара, это было очень грубо. – Тетя взглянула на меня, а затем отвела взгляд, и в глазах ее снова читалось чувство вины. – Для тебя должно быть честью, что тебя