и тому подобном. Потом его перевели в другую камеру, население которой уже почти не отпечаталось в памяти. Камера была холодная и находилась как-бы в подвале, когда Бориса привели туда, он был мокрый, так как в камере малолеток было нестерпимо жарко и он постоянно потел; он вытерся с большим опозданием, спал две ночи почти на голом железе шконки и на третий день заболел, а скорее всего он заболел гораздо раньше, поднялась температура, был страшный неостанавливающийся насморк. Борис находился в таком состоянии дней семь или восемь. Потом через корпусного надзирателя он получил четыре таблетки неизвестно от чего, потом один раз пришла медсестра и через кормушку закапала в нос капли. Ещё через неделю Борис стал чувствовать себя лучше. Обстановка в камере была почти нормальной, за неделю ушли два человека, пришли два новых, для которых всё нипочём и которым море по колено. Один из них сидел здесь одновроеменно с женой, жена, как он говорил, была на тот момент в положении на седьмом месяце. Он украл на работе четыре меховые полушубка, жена послала его их украсть и прятала их; также они с женой грабили и вместе раздевали пьяных. Как опытный отец-сиделец, он рассказал:
– С детьми здесь сидят до двух лет. Ха-ха-ха, а когда они немного говорить научатся, то сразу могут сказать слово «мент». Кричат – «мент!», а когда он оборачивается или смотрит в глазок, они лезут прятаться под кровать. Или смотрят в окно и видят человека в военной форме – сразу кричат «мент!» и тоже лезут прятаться под кровать. После двух лет детей увозят в детский дом, ну если их не забирают мужья или родственники.
Борис лежал на шконке, задумчиво слушал и представлял себе, как он в последний раз гулял с Максимкой в зоопарке и как катал его на плечах.
– И что, забирают? – спросил Борис.
– Не, кому они нужны!
Борис встал со шконки и постучал в дверь. Открылась кормушка:
– Скажите следователю Петрову, что я готов…
6.
Теперь Бориса регулярно, почти ежедневно вызывали к следователю. Тот объявил, что если всё будет хорошо, то к концу месяца он дело закроет. Но для закрытия дела нужно будет провести очную ставку с М. сразу после праздника, однако месяц прошёл и никакой очной ставки не было. Вместо очной ставки следователь давал читать Борису письма – от жены и от матери, и хотя Борис просил следователя отдать ему эти письма, следователь их не отдавал. Писал протоколы допросов и опять мучил вопросами, кому Борис ещё давал взятки. Но Борис уже твёрдо для себя решил, что никаких дополнительных показаний больше давать не будет и так уже прилично наговорил под протокол.
Во время Бориса несколько раз перевозили из тюрьмы в тюрьму для очных ставок и следственных действий, и он не всегда мог понять, где он сегодня – в Лефортово, Бутырках или Матросской тишине. Внутри каждой тюрьмы многократно переводили из камеры в камеру. Однажды перевели в 270 камеру, он чётко увидел