неловкость в присутствии матери Зайнаб.
– Пойдёмте в мою комнату, там кровать есть и раскладушку поставим. Ойижон, мы отдыхать пойдём, – сказал Анвар, уходя в другую комнату.
– Что ж, хорошо, идите, дети. Зайнаб, ты тоже ложись, а я брошу в печку кусок угля, чтобы не потухла и тоже лягу, – сказала мама Зайнаб.
Оглядевшись, Эркин разделся и лёг на кровать, так настоял Анвар, сказав, что гость для них почётно, а сам парень лёг на раскладушку.
Но ранним утром, когда только начало светать, Эркин проснулся и быстро одевшись, тихо вышел из дома. Трамваи ходили с шести утра, в ноябре светало поздно. Эркин, приехав домой, постучался. Мехри опа была уже на ногах, нужно было готовить завтрак для домочадцев. Женщина, волнуясь, всю ночь не спала, не понимая, почему её сын не пришёл и услышав стук в калитку, побежала её открывать.
– Эркин! О, Аллах! Где же ты был всю ночь? Я ж волновалась! Мы с отцом всю ночь не могли уснуть! – восклицала Мехри опа, возвращаясь к самовару.
– Простите, ойижон, так получилось. Трамваи уже не ходили, а пешком добираться, сами понимаете, до утра бы шёл. Пришлось заночевать у… у… друга, – покраснев, ответил Эркин.
Он ложь на дух не переносил, но сказать матери, что остался ночевать в доме девушки, он конечно же не мог. Мама бы просто не поняла этого.
– Давайте я сам разожгу самовар, только переоденусь. Вам нельзя переутомляться домашними делами, для этого у Вас есть взрослая дочь и я, наконец! – говорил Эркин, уходя в дом.
– Гули ещё спит… жаль будить её ранним утром, помню и сама по утрам спать хотела, а мама будила меня с петухами, на заре, лень вставать было, а что делать? Надо и вставала, я привыкшая вставать рано, ничего, сынок, меня же вылечили, ты не волнуйся, я здорова, – говорила Мехри опа, разжигая лучинами самовар, хотя Эркин её не слышал.
– Гули? Гули! А ну вставай, взрослая и спишь, а мама завтрак готовит, поднимайся! – стоя за дверью комнаты сестры и тихонько постучавшись, но громко сказал Эркин.
Испугавшись, Гули тут же встала. Брат никогда её так не будил, ну да, его и дома четыре года не было, а когда уходил на фронт, ей не было и тринадцати лет. За четыре года, Гули из подростка превратилась в красивую, стройную девушку и Эркину было не по себе будить её вот так. Надев старенький халат из тёмной фланели, Гули собрала косу на голове и заколола шпильками. Эркин подошёл к матери и взял из её рук спички и лучины из тонких сухих сучьев. Вскоре и отец вышел из дома, умывшись, все собрались в доме на айване (терраса), во дворе было прохладно.
– Сегодня в институте занятий нет? Или пойдёшь? – спросила Мехри опа, сидя на курпачи за хантахтой.
Сандал ещё не разжигали, хотя в комнатах и было сыро и холодновато. Шакир акя поставил печку-буржуйку, но и её пока не разжигали, как известно, в Ташкенте климат резко изменчивый, неожиданно может и снег пойти. А пока снега нет, нужно экономить и дрова и особенно уголь. Долгими зимними месяцами, уголь на вес золота, достать его было непросто. Приходилось выписывать и покупать,