вряд ли мы разберемся, Ваше Величество, кто действительно послал московского шведа с этой давнишней сплетней. Мнимая ли мать царя Димитрия…
– Она дурра, что ли? Непохоже.
– Может быть, заговорщики-бояре начали снова расшатывать трон…
– Как бы то ни было, Димитрий обещал начать войну с турками и жениться на польке-католичке…
Следующим утром служители дворцового парка нашли в конце аллеи труп бородатого мужчины. Его положили на тележку и увезли.
Пан Мнишек хмуро смотрел на подарки «Димитрия Ивановича».
Власьев передал его слуге узду великолепного аргамака с блестящей сбруей и золоченым седлом. Конь был тонконог, статен, редкой игреневой масти. Затем достали из рундука[50] роскошную соболью шубу и прочие дорогие вещи: серебряные чаши, серебряные блюда, золоченые баклаги и графины венецейского цветного стекла. Наконец, русские бархатные ферязи и шелковые кафтаны с гранеными пуговицами, сабли, кинжалы с золотой насечкой и ножнами в самоцветах.
– Да, это хорошо, – сказал Мнишек недовольно. – А деньги?
– Десять тысяч золотом. – Афанасий вложил в широкую ладонь пана Мнишека тяжко брякнувший кожаный кошель.
Однако ясновельможный тесть еще препирался с царским послом и просветлел, лишь узнав, что все это только «на дорогу».
– А основное? – спросил Мнишек и махнул с деланой беспечностью. – Ладно, обговорим в Москве.
Для Марины из посольских сум явилась резная шкатулка с драгоценностями. Девушка была поражена: таких украшений она еще никогда не видела. Также не скрывала восторга ее подруга Барбара Казановская: «Марина, ты будешь настоящей царицей!» Служанки ахали и всплескивали руками.
Невеста, примерив диадему и ожерелья, спросила даже у Власьева:
– Ну как, а? Ничего?
– Государыня, красивей я не видел никого на свете.
– Неужели?! – Маленькая полячка захлопала в ладоши. – Я буду обручаться во дворце, в присутствии короля и придворных.
Тут же примчались швеи, портные, млеющие от восхищения родственницы. Начали рыться в ворохе дорогих материй, выбирая лучшее из присланного царственным женихом.
По роскоши одежд, торжественности обряда, который совершал дворцовый капеллан Мациевский, по удивительному убранству зала, наполненного толпой придворных и благожелательно улыбающимся королем Сигизмундом, – назначенный день совсем ошеломил простоватого московита. «Ну и лепота, ну и пение – как в раю, аж блазнит, голова кружится… Будто сон чудный приснился, – подумал Афанасий. – Да и невеста государева така басенька, така глазастенькая и нежная – ну, право слово, ангел на небеси… Токмо волосом чернявенька и мала росточком-то, почти с ребенка…»
При церемонии католического обручения посол Афанасий Власьев часто отвечал на вопросы капеллана невпопад, чем вызывал смех некоторых придворных, прикрывавших лицо ладонями. Взять за руку невесту государя исполнитель роли жениха ни за что не хотел и согласился это сделать, только обмотав себе кисть