косынки. Она явно не думала, что её узнают. А я не ожидала встретить её здесь, да ещё со шваброй и ведром – она мыла палаты и коридор на третьем. В этом, немного растерянном взгляде, чувствовалась и неловкость, и уверенность одновременно…
– Мы тут с осени ещё… Как кинули в нашу группу информацию о том, что помощь нужна, так и катаемся…
Она – директор одной из белгородских школ, но просила не говорить об этом никому. А зачем? Она приехала – помогла – и уехала. Уже как минимум двух директоров школьных учреждений я встречаю здесь, среди длинных ярких коридоров. Брюнетка с короткой стрижкой подскочила на улице примерно в полчетвёртого вечера…
– Ох, девчонки, хоть кофе выпью за день. Еще не завтракала. Выдохну с вами немного… Зато уже одиннадцать килограмм скинула за месяц. Ну и хорошо, хочу опять вернуть свою когда-то стройную фигурку… Жаль, что только голос садится к вечеру.
И она с гордостью показывает мне в своем телефоне фото стройной черноволосой девушки. Это она, восемнадцатилетняя. А голос садится – потому что говорит много. С ребятами, санитарами, врачами, волонтёрами. Телефон запищал.
– Чёрт, опять забыла таблетки выпить, – раздосадовано глянув на экран, она быстро смахивает уведомление. – У меня просто онкология, забываю всё время пить эти противные лекарства, – как бы невзначай бросает она, и одним глотком допивает свой горький чёрный.
Здесь тоже с осени. Как вошла в госпиталь, так выйти не может. На вид чуть больше сорока. Счастливо признаётся, что ей скоро стукнет полвека. Семья, дети, – всё, как положено, но она здесь. Носится, как угорелая, по этажам, успевая рассовывать ребятам вещи – влажные салфетки или зарядные устройства, натягивая на ходу лежачим тёплые шапки, чтобы не замёрзли в ожидании автобуса, отвечая на звонки и улыбаться.
– Почти шесть лет назад узнала про рак груди. И тогда, после химиотерапии и операции, решила отпустить мужа, – она шумно затягивается крепкой сигаретой.
Говорит, что посмотрела тогда на себя в зеркало – лысую, поправившуюся от лекарств, с жуткими рубцами на груди, и решила.
– Мужу тогда было сорок три: молодой, здоровый, крепкий мужик. Ну, зачем я ему – такая больная… Я же ревнивая до ужаса, не смогла бы терпеть его измены, вот и сказала ему о разводе. Тяжелее было даже, чем после курса химиотерапии. А он ни в какую. Сказал, что для него главное, чтобы я рядом храпела.
У средней дочери скоро свадьба.
– За нерусского выходит. Переживаю. Но лишь бы счастлива была…
У брюнетки трое взрослых самостоятельных детей. Говорит, если бы не онкология – несмотря на свои «за 40…», то и четвёртого родила бы. Или четвёртую. Телефон опять звонит, и она, быстро обняв, растворяется в центральном входе. Она такая, много нужно успеть. Улыбается даже, когда устала. Улыбка, через сквозящую усталость, у всех на лице, кто здесь не просто так…
Кареглазая, в костюме расцветки мох, разгружает бутылки с водой. Много воды. Тонны воды. А она такая красивая: длинные черные волосы, жгуче-карие глаза. Устала, но тоже некогда об этом думать. Приехали мальчишки, которых надо разместить. Нужны подушки, еда, и опять вода. Много воды.
– Приветик. Завтра мчим за