петерсоновской математики. Учебник там и правда был заумный, но с детскими картинками. И так это нелепо смотрелось, что-то не то, не так. Алиса хитро загадала мне логическую задачку, я решила по-своему, но ответ был другой, поэтому стала надо мной смеяться. А я ничего не поняла. Сама же сказала про нестандартное мышление. На районных олимпиадах в таких случаях допускались разные ответы, главное – обосновать.
Дома у Алисы были игрушки. И в пять лет, и в десять, и в пятнадцать, и в двадцать. Коллекции были полностью, покупали сразу, чтобы ни с кем не меняться и ни у кого не просить. Я читала, сейчас выросшие дети не хотят передавать кому-либо свои игрушки, и ладно бы для своих будущих детей, но ведь детей не хотят, просто для себя. И в одежде – строгий индивидуализм. Чтобы быть не первой хозяйкой или передать другому – никогда. Это я не знаю, какая я по счёту хозяйка у одежды из секонд-хенда. А уж переданное от родственников или знакомых – вообще память о них. Даже интереснее, чем поход по магазинам, который не доставляет ну никакого удовольствия, его можно только терпеть. Ну что за радость в замкнутом пространстве, в пестроте рекламы? Я в детстве не выпрашивала ничего в магазине, лишь иногда мягко предлагала. Да и сейчас часто не понимаю: зачем людям то, это и вот это?
Что нам делать вместе? Прогулки для неё – по торговым центрам, для меня – на природе. Ей в нашем посёлке некуда пойти, мне – очень много куда, за одну прогулку не получается всё обойти. Закат, зимний восход, жёлтые листья – ни посмотреть вместе, ни обсудить. Мою музыку она называет унылым совком, а её любимое слушать невозможно: набор звуков, подростковый голос. Бессмысленность текста – это ещё ладно, если мелодия хорошая, смыслом песни становится то, о чём думаешь, когда слушаешь. Но ведь там не мелодия, а шум, отвлекающий от мыслей и дел. Именно тот шум, от которого я закрываюсь наушниками. Хорошая песня помогает труду, а шум мешает. И голоса исполнителей.… Спрашиваю Алису:
– Школьник поёт, лет четырнадцать?
– Не, двадцать.
Двадцать! И бесцветно-подростковый голос, песня ну ни о чём! На уме одни развлечения. Да и женское исполнение – вечные девчонки. Конечно, не в браке, конечно, без детей. Словно будущего нет.
По поводу трудных жизненных ситуаций у Алисы один вердикт: этот человек не должен был родиться. Я стараюсь такие разговоры сразу сворачивать. Нет, и всё. Никому, хоть школьнице-студентке, хоть президенту, нельзя считать кого-то лишним. Ах да, новая этика… Новая этика – этика наоборот. Как современное искусство – это антиискусство, молодёжная музыка – антимузыка, нынешняя красота – уродство. В разговоре с Алисой привожу какую-нибудь ситуацию, а она высказывает что-то странное, перевёрнутое, выведенное непонятным путём, через задние дворы в тупик. Помогать никому не надо, страну защищать – тоже, наркотики разрешить, падающего толкнуть. Художественные произведения по новой этике – это логика вышла из чата. Принцесса влюбилась в дракона, принц женился на принце, благополучный молодой человек ни с того ни с сего покончил с собой