еле слышу недовольный голос из крутой тачки.
Начинаю шипеть. Водитель возвращается. Просит фонариком посветить. Быстро достаёт из багажника домкрат, ключ, запаску и меняет колесо. Спущенное убирает и…
Вот те на! Суёт мне две пятитысячные купюры.
– Это что? – лупаю на него.
– За неудобства.
– Не надо. Колесо починить восемьсот рублей стоит, а то и триста, если мелкий прокол, – недовольно цежу.
– Шеф сказал заплатить, – пожимает плечами водила.
– Передайте своему шефу, что не нуждаюсь. Может оставить номер телефона, я, как отремонтирую, скину чек, оплатит, если так хочет.
Скачу на одной ноге к воротам, чтобы закрыть их. Ногу уже сводит, совсем отекла. Хорошо, что бабушкины сапоги для огорода надела, они огромные и не давят. Спотыкаюсь и лечу на грязный снег. Следом летит и нецензурная брань. Цепляюсь за ворота и поднимаюсь, зыркая на руку у своего носа – водитель помочь решил.
Вкладывает деньги мне в карман, когда я поднимаюсь.
– Я вроде ясно выражаюсь, – достаю купюры, – мне не нужны деньги. Я была не права, оставив машину на проезжей части. Я же не знала, что кто-то купил этот, – машу в сторону пустыря, – участок.
Мужчина кидает взгляд на тонированное окно и подходит к нему. Шепчутся. Не слышу. Пока на меня внимания не обращают, скачу и ворота закрываю. Тот ещё квест с вывернутой ногой.
– Давайте, я, – улыбается водитель и снова деньги в карман суёт.
Смотрю на него, как на дебила. Глухой? Тупой? Или это его начальник – маразматик?
– Заберите, а! – рявкаю.
– Босс…
– А он сам у вас не разговаривает? – перебиваю.
– Э… – теряется мужчина.
– Гордая, что ли? – слышу смешок из-за тонированного стекла.
– Может, и гордая, – скачу в сторону его машины. – Мне не нужно, – кидаю со злости деньги в маленькую щель, не видно гада, но слышу, что смеётся.
Обидно так стало. Выглядит, как подачка, какая. Нет. Деньги мне, конечно, не помешали бы. Но, во-первых, не такая сумма, а, во-вторых, могли бы и вежливо дать, а не совать в карман и хихикать.
Не слушаю, что он там говорит, скрываюсь за калиткой и лязгаю засовом. Бесят меня богатенькие, которые не могут выйти, поздороваться, вежливо попросить. Что? От него убудет, что ли, если он рот свой откроет и «пожалуйста» скажет?
Уехали.
А я до домика доскакала, дровишек в печь подбрасываю, и спать заваливаюсь…
Утром птички будят меня. Не хочу вставать. Нога отошла немного, вроде могу наступать. Осматриваю, отёк не спал, если в свои сапоги не влезу, в калошах поеду…
Побуду до вечера тут, а потом домой дёрну. В городе всё равно делать нечего. Топаю в баню, водичка приятная, тёплая, умываюсь. У меня тут целая куча вещей: щётка, паста, гели, крема, полотенца. Привожу себя в порядок и заваливаюсь на старенькую кровать обратно.
Поторопилась я с выводами. Еды-то в доме нет. Придётся в магазин ехать в деревню или в город всё же.
О! Погреб!
Пойду-ка, проверю, вдруг чего осталось с зимы. Одеваюсь. Открываю дверь и хочу в гараж пойти.