ж, послушайте. Слушать никому не возбраняется. «Имеющие уши да слышат», – ответил старик, но затем угрюмо отвернулся от дыма и, почти повернув к ним спину, заговорил тише прежнего.
– Ты, давеча видел я, тоже употребляла это зелье?
– Да я от комаров, дедушка58.
– Понимаю, что от комаров, а только и то не следует…
При этом старик рассказал какую-то легенду о «поганом зельи», которой я, к сожалению, сейчас совсем не помню. Вообще, я не запомнила очень многого из его рассказов, т. к. была смертельно уставши.
– …Душу врага тешит тот человек, что курит, – закончил старик свое повествование и как-то вбок оглянулся на парня.
– Еще вот что я тебе скажу, милая. Седьмую заповедь ты помнишь?
– Помню.
– Грешна по ней?
– Ну нет, дедушка! – не могла я опять удержаться от смеха.
– А ты не думай, милая, что если ты девушка, так и не грешна. Ты словом и помышлением не грешна ли? Не случалось ли, что подходила к мужчине не как к брату? А ведь и это грех, милая, большой грех…
Он опять косо оглянулся на появившихся. Те встали и ушли.
– Это я больше для них говорил, – пояснил старик, указывая глазами в сторону удалившихся. – А только и ты послушай, что Господь сказал: хорошо, кто имеет одну жену и живет с ней честно; а еще лучше, кто совсем не имеет никакой и хранит свою чистоту. Конечно, это трудно, не всякому дано; а только если жить по-Божьи, так надо воздерживаться. Все мы – братья и сестры и должны жить чисто, по-братски, не по-скотски. Вот тоже и смеяться так с ними грех… Ты ведь не одна едешь? Я даве видел тебя с кавалерами.
(Откровенно говоря (в дневнике ведь все можно), я покраснела (что значит непривычка к подобного рода разговорам!), но…). Я отвечала утвердительно, т. к. кроме бывшего с нами на Светлом озере медика, мы с Островской познакомились уже на пароходе с одним казанским доктором и старичком-лесничим, которые, сжалившись над нашим измученным видом, предложили нам отдохнуть в их каюте, чем мы с благодарностью воспользовались, после чего уже, разумеется, быстро разговорились.
– Что же, это сродственники твои?
– Нет, чужие.
– То-то, чужие, – старик укоризненно покачал головой. – Оно, конечно, трудно в миру спастись: враг смущает! В скит идти надо, кто может вынести. Только и это трудно. И тут враг… Вот ты давеча спрашивала про это, – старик указал на свою пелеринку, – это скитская и есть; в скиту я, значит, живу.
– И все у вас так ходят?
– Да кто – все; я ведь один. Я, видишь ты, милая, в женском скиту живу.
– Как в женском, почему? Или вы там за сторожа?
– Бывает и так, что дрова им ношу, воду, скотину пасу. А только попал я туда через чудо… Лежал я в болезни и умирал совсем; и было мне видение и голос…
– Какое, дедушка, можно рассказать? – спросила я с большим любопытством.
– Да как тебе такой об этом рассказывать! Не очистилась ведь ты еще.
Видно было, что ему не хотелось говорить о своем