театрально и совершенно блестящего местами по актерскому мастерству.
Сцены: Аллы с Зойкой, Аметистова с Ивановой, приход Гуся и до конца акта <…> дуэль китайцев, сцена Аметистова с графом (вершина блеска спектакля), сцена с момента убийства Гуся и до выхода гостей доставляют настоящее наслаждение четкостью, легкостью, серьезом, сочностью рисунка; словом, здесь истинное мастерство и прекрасный вкус.
Далее Щукин говорит об отдельных ролях, сообщая свои соображения актерам.
Б. Е. Захава (Аллилуйя). Не играть взяточничество так многозначительно. Ведь он берет взятки везде, поэтому привык и делает это мимоходом.
Р. Н. Симонову по 1 акту советую крепче взять задачу устроиться всеми правдами и неправдами в должности администратора и только во имя этого так или иначе вести себя в квартире Зойки.
А. Д. Козловскому – не надо графу замечать юмора своего положения <…> мягче и меньше мелких движений.
Ц. Л. Мансурова везде серьезна и прекрасно играет.
В. Ф. Тумская (Алла) – хорошо. Советую к темпераментным местам подбираться заранее и не бояться их. «Ах!» – встреча с Гусем и «Сдохну, а сбегу!» – не звучат.
И. М. Рапопорт (толстяк). Следовало бы включить в образ (добродушия и покоя) местами острый глаз и острую фразу. Это подчеркнуло бы профессию (сотрудника органов, пришедшего арестовывать гостей Зойкиного «ателье». – В. Г.)240.
После стенограммы разбора Щукина оставлена краткая запись А. Д. Попова: «Со всеми замечаниями Б. В. Щукина согласен»241.
Хотя в 1926 году был выпущен секретный циркуляр за подписью П. И. Лебедева-Полянского, в котором сообщалось, что «пьесы Булгакова „Белая гвардия“ („Дни Турбиных“), „Зойкина квартира“ разрешены только в определенной трактовке для города Москвы, для постановки в провинции запрещены категорически»242, в отличие от «Дней Турбиных», «Зойкина» шла во многих городах страны: в Ленинграде, Тифлисе, Баку, Симферополе, Риге, Свердловске, Киеве и др. В Баку она прошла около 50 раз, в Тифлисе – 36, что для провинциальных театров было большим успехом. Писали же о ней с презрительно-опасливой интонацией: «скользит по поверхности современных бытовых явлений»243, «играет на низменных инстинктах массы»244. Но эта пошлая «зарисовка накипи НЭПа»245 тем не менее расценивалась как «далеко не безопасная вещь в смысле своего идеологического воздействия на зрителя»246. В спектакле герои жили своей жизнью, имели свои цели, отличные от провозглашенных властью, позволяли себе рискованные шутки и, уворачиваясь от обстоятельств, любили, мучались и радовались.
Говорить о каких-либо содержательных дискуссиях по поводу «Зойкиной квартиры» не приходится. Общим мнением стало то, что на сцену выплеснулась мутная накипь нэпа. Критики сошлись в том, что комедия написана в стиле «пошлейших обывательских анекдотов и словечек»247. «Знакомая московскому зрителю насквозь мещанская идеология