Эта роль зеркала была критически важна: она не только подпитывала его самооценку, но и делала Эмилию незаменимой – ведь только в ее отражении он видел себя таким, каким хотел видеть.
Все это органично сплеталось в ее великую «миссию спасения». В ее внутреннем нарративе, который она позже транслировала и вовне, это подавалось исключительно как альтруизм. Она видела Джулиана не просто как талантливого человека, но как «падшего поэта», гения, борющегося с внутренними демонами, с «тьмой», которая мешает ему полностью раскрыться и обрести гармонию. И она, Эмилия, была избрана судьбой (или сама себя избрала) для того, чтобы стать его ангелом-хранителем. У нее была абсолютная, почти фанатичная убежденность в своей способности исцелить его «тьму». Она верила, что ее любовь, ее понимание, ее терпение способны проникнуть сквозь все его защиты, залечить его раны, вывести его на свет.
Краеугольным камнем этой миссии была ее непоколебимая вера в преображающую силу ее любви. Любовь в ее понимании становилась почти терапевтическим инструментом, панацеей от всех его проблем. Она должна была любить его «несмотря ни на что», принимать его любым, прощать ему все – и именно эта всеобъемлющая, жертвенная любовь должна была сотворить чудо, преобразить его, спасти от самого себя. Этот романтический, почти религиозный взгляд на любовь игнорировал реальные психологические проблемы и динамику отношений, но давал Эмилии мощное оправдание для ее действий и стойкость перед лицом трудностей.
Основанием для всей этой спасательной операции служила идея его «непонятости» миром. Литературная среда, критики, обыватели – все они были слишком слепы, слишком приземленны, чтобы оценить масштаб его личности и дарования. Они видели лишь странности, неудобные черты, не понимая их истинных причин. И в этом контексте ее роль – единственной, кто понимает– становилась не просто важной, а жизненно необходимой для него. Она была его мостом к миру, его переводчиком, его адвокатом. Она одна знала «настоящего» Джулиана. Эта позиция создавала мощную эмоциональную связь (или зависимость), изолируя его от других потенциальных источников поддержки и критики, и одновременно возвышая Эмилию в ее собственных глазах и, как она надеялась, в его. Она была не просто женщиной рядом – она была ключом к его душе, его спасением. И эта роль давала ей смысл, который она так долго искала.
За первой встречей, за коронацией гения в сознании Эмилии, последовал период, который можно охарактеризовать как вихрь. Вихрь эмоций, признаний, ощущений, который закружил их обоих, но особенно – Эмилию, судя по ее последующим описаниям этого этапа. Началось стремительное сближение, настолько быстрое и всепоглощающее, что казалось, будто время сжалось, а внешняя реальность потеряла всякое значение. Это был период, который в клинической практике часто ассоциируется с термином «любовная бомбардировка», однако в нарративе Эмилии он был окрашен исключительно в тона его неудержимой страсти, его внезапного