источник этого требования? Как же не назвать грубейшей фальсификацией или невероятным в политике тупоумием, если эсеры и меньшевики тщатся теперь представить дело так, будто они верят в «случайный» или «единичный», 4-го июля появившийся, «повод» к репрессиям против большевиков? Есть же в самом деле пределы извращения бесспорных исторических истин!
Достаточно сравнить движение 20–21 апреля с движением 3–4 июля, чтобы сразу убедиться в их однородном характере: стихийный взрыв недовольства, нетерпения и возмущения масс, провокационные выстрелы справа, убитые на Невском, клеветнические вопли буржуазии и кадетов в особенности, что-де «ленинцы стреляли на Невском», крайнее озлобление и обострение борьбы между пролетарской массой и буржуазией, полнейшая растерянность мелкобуржуазных партий, эсеров и меньшевиков, гигантский размах колебаний в их политике и в вопросе о государственной власти вообще, – все эти объективные факты характеризуют оба движения. А 9–10 и 18 июня, в другой форме, показывают нам совершенно такую же классовую картину.
Ход событий яснее ясного: все большее нарастание недовольства, нетерпения и возмущения масс, все бо́льшее обострение борьбы между пролетариатом и буржуазией в особенности из-за влияния на мелкобуржуазные массы, а в связи с этим два крупнейших исторических события, подготовивших зависимость эсеров и меньшевиков от контрреволюционных кадетов. Эти события: коалиционное министерство 6 мая, в котором эсеры и меньшевики оказались прислужниками буржуазии, все более и более запутываясь в сделки и соглашения с нею, в тысячи «услуг» ей, в оттяжки необходимейших революционных мер, а затем наступление на фронте. Наступление неизбежно означало возобновление империалистской войны, гигантское усиление влияния, веса, роли империалистской буржуазии, широчайшее распространение шовинизма в массах, наконец – last but not least (последнее по счету, но не по важности) передачу власти, сначала военной, а потом и государственной вообще, в руки контрреволюционных командных верхов армии.
Таков ход исторических событий, углублявший и обострявший классовые противоречия с 20–21 апреля по 3–4 июля и позволивший контрреволюционной буржуазии после 4 июля осуществить то, что уже 20–21 апреля с полнейшей ясностью обрисовалось как ее программа и тактика, ее ближайшая цель и ее «чистенькие» средства, долженствующие вести к цели.
Нет ничего бессодержательнее с исторической точки зрения, нет ничего более жалкого теоретически и более смешного практически, как мещанские хныканья по поводу 4-го июля (повторяемые, между прочим, и Л. Мартовым) насчет того, что большевики «ухитрились» нанести себе поражение, что их «авантюризм» вызвал его и так далее и тому подобное. Все эти хныканья, все эти рассуждения, что «не надо бы» участвовать (в попытке придать «мирный и организованный» характер архизаконному недовольству и возмущению масс!!), – либо сводятся к ренегатству, если исходят от большевиков, либо являются обычным для мелкого буржуа проявлением обычной его запуганности